Мелисса Бродер - Рыбы [litres]

– С другими?

Тео отвел глаза.

– Сколько их там?

– Несколько.

– Сколько несколько? – Я повысила голос.

Он опустил голову.

– Сколько у тебя там тел?

Тео медлил с ответом, и я видела, что он решает, солгать или сказать правду.

– Просто скажи как есть.

– Семнадцать, – выговорил он наконец.

Вот так. Целый гарем. Только вот кого или чего. Может быть, от них остались только кости и что там еще не разлагается в соленой воде. Я не знала – не ученая. Но независимо от того, были они живы или мертвы, сохранились во плоти или обратились в песок, я хотела сохранить своеобычность. Что же теперь делать? На память вдруг пришли слова Куриной Лошади: «Что бы это ни было – ты никому ничем не обязана».

Но я-то должна это сделать. Что еще остается? Вернуться в Феникс и продолжать чахнуть в своей квартирке невозможно. Там меня никто не ждет. И там я бы каждое утро представала перед собственной совестью и проклинала себя за то, что не исчезла самым замечательным образом, когда имела такую возможность. Исчезла? Сама мысль об этом вдруг потеряла свою привлекательность. В ней все было не так. Если мне назначено умереть ради него – а в глубине души я уже не сомневалась, что обречена на смерть, – то уж не для того, чтобы стать просто одной из многих мертвых девушек. Мертвой девушке, если она одна из многих, не поклоняются. Я хотела или быть единственной мертвой девушкой, или не быть ею вовсе.

– Ненавижу тебя, – спокойно сказала я.

И сама поразилась, услышав эти слова. Подумала, что надо бы поправить, но не стала.

– Люси.

Я посмотрела на него внимательно. Любил ли он меня по-настоящему или то была просто игра?

В некотором смысле и то и другое. Эту игру он вел с самим собой, игру очень серьезную, в которой я исполняла решающую роль. Тео надеялся, что я смогу заполнить его пустоту, хотя бы на какое-то время. Потом, уведя меня под воду – и получив доказательство моей верности, – он потерял бы ко мне всякий интерес. Я бы растворилась в той пустоте, и ему потребовался бы кто-то другой. Эту игру я знала очень хорошо. Как и Клэр, я тоже хотела тысячу членов. И разве все мы не хотим тысячу парней с тысячью твердых как камень членов, готовых умереть за нас, послужить затычкой для наших ненасытных дыр? Таким был целый образ жизни, выраженный в погоне за сытостью. И Тео воспринимал его как жизнь или смерть.

Не смотрела ли я все это время на себя саму? Была ли я так же прекрасна и холодна? Не то, что воспринималось как избыток желаний, оказалось проблемой, а страх перед необходимостью чувствовать это все. Тео тоже боялся. То врожденное желание было чем-то теплым, даже милым, но страх превратил его в нечто холодное.

Испытывать потребность, даже рискуя получить отказ, может быть, не так уж и плохо. Анника теперь тоже нуждалась во мне. И меня ее признание даже тронуло. В ее случае оно не выглядело ни слабостью, ни чем-то противным, но представлялось чудесным качеством. Ее потребность вызвала во мне то, о существовании чего я и не знала. Она все перевернула.

Я могла вернуться в ее дом. Вернуться и остаться там, так Анника и сказала. И она не просто хотела, чтобы я это сделала. Она испытывала в этом жизненную потребность. Может быть, я даже смогу закончить книгу на моих условиях. К чертям университет! Можно найти настоящего издателя, и, по крайней мере, книга не уйдет в мусор.

– Никогда больше здесь не появляйся, – сказала я.

– Люси…

– Ты меня слышишь? Не хочу больше видеть тебя.

– Мне так жаль.

– Жаль, что я не мертвая.

Он промолчал. Мы оба знали, что я упрощаю, но поправлять меня Тео не стал.

– Я так люблю тебя, Люси.

А я любила его. Но, с другой стороны, кто знает, что такое любовь? Я вот так и не определилась. Вопрос не в том, что такое любовь, а в том, действительно ли я ищу именно ее.

– Просто я думала… не знаю, что я думала.

– Ты думала, что мы лучше героев той мифической истории.

– Да. Я думала, что если ты выбрал меня, то, значит, я какая-то особенная и мне по силам победить миф.

– Ты и есть особенная.

– Нет, никакая я не особенная. Но и становиться частью этой истории я не хочу.

Он побледнел еще сильнее, как будто из-за полнолуния или моего отказа кровь отхлынула от его лица. Да, он был красив, и да, я любила его, но любила по-своему, выбрав один путь из бесконечного множества. Я уже знала, что тысячу раз пожалею о том, как у нас все кончилось, что предпочла бы другое завершение. Но я также сознавала, что мягкого, доброго финала быть не могло. Добрый финал – это камни, океан, мертвецы. Я бы стала одной из мертвых девушек.

– Прощай.

– Люси…

Он уже знал, что я не с ним. Мы оба понимали – это конец.

– Прощай.

Он соскользнул с камня и нырнул в океан. Как будто ушел в громадную вагину. Как будто другая женщина пришла и забрала его у меня. Всегда ли у него будут другие? Любил ли он меня больше, чем остальных? Даже если от других женщин остались только кости на дне, даже если они превратились в ничто, они растворились ради него. Они стали его ничто.

Но тогда кем был он? И был ли вообще кем-то? Мифические существа рождаются и умирают постоянно. Они рождаются, когда мы нуждаемся в них, и умирают, когда мы перестаем смотреть на них теми же глазами. В этом смысле он не был каким-то особенным. Сколько их родилось до него? Сколько умерло, когда человеческое зрение, сильное, но все же хрупкое, очистилось от времени и грязи? Он придет снова, чтобы занять другое место.

Я взяла чемодан и потопала по пляжу в обратном направлении. У края тротуара стройно шумели под ветром пальмы.

– Трахните меня, – сказала я пальмам.

Я все еще не любила себя. И не знала, как и когда это случится. Но, может быть, если оставаться в живых, когда-нибудь…

– Простите.

Когда я вошла, Стив снова был на кухне и снова ел хлопья. Повернувшись, он скептически посмотрел на меня поверх очков. На столе перед ним лежала газета. Заголовок на первой странице сообщал о пожарах в долине.

– Ошибка вышла, – сказала я.

Он моргнул и продолжал жевать.

– Никуда я все-таки не ухожу.

– Вот как?

– Да.

Стив промолчал. Поднялся, взял чашку, поставил в раковину.

– Постарайся не заляпать ничего кровью, – сказал он и направился к лестнице.

Я вдруг сообразила, что у меня уже давненько не было месячных, пожалуй, с того времени, когда мы с Тео испачкали софу. Прошло как минимум пять недель. Менопауза? А у женщин бывает менопауза в тридцать восемь?

Я не стала утруждать себя: открывать чемодан, умываться, чистить зубы. Разделась до трусиков, сняла лифчик, забралась на софу и свернулась под одеялом. Без Доминика и Тео было как-то непривычно. Почему они не могли существовать вместе – Тео, с его воображаемой любовью, и Доминик, с любовью чистой? Тео так боялся Доминика, как будто чистая любовь собаки могла как-то навредить ему или даже погубить. И я тоже боялась, а поэтому и убирала пса подальше. Надеялась, что выдумка одержит победу. И вот – осталась ни с чем, потеряла и одно и другое.