Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

А ещё он не мог понять, как тот, кому подвластен весь мир, мог отвлекаться на такие человеческие дела.

Мастер Всего молчал. А потом сказал, нахмурившись:

— Это оказалось сложнее, чем я думал. Сложнее, чем всё реальное и реальнейшее. Думаю, в этом я провалился, — он тяжело вздохнул — и море за окном, как будто эхо, повторило его вздох. — Но они — часть это мира. И я люблю их.

Смотритель вспомнил, как тогда, когда нужно было срочно найти нового короля, Мастер Всего, чтобы не тревожить сына, осторожно, словно вор, выбирался по ночам из своего дома, и они с Форином и Тэлли бродили по улицам ночного Тар-Кахола, споря и выбирая меньшее из всех зол шейлирских семейств столицы. «Они уже перестали преклоняться перед королём, но не перестали ещё желать во что бы то ни стало занять его место», — горько говорил тогда Мастер Всего.

— А что Тэлли? — спросил гость, как будто прочтя в его памяти то, какой решимостью и восторгом сияло тогда лицо Тэлифо — гордой оттого, что с ней обращаются не как с девочкой из приюта, а как с равной.

Форин помрачнел — и если бы это было его реальнейшее, то звёздное небо тотчас скрыли бы тучи.

— У нас был уговор, — тихо сказал он.

Мастер Всего кивнул, не став спорить.

— Кстати, об уговорах: Оланзо оказался не таким безобидным, как мы думали. Ещё чуть-чуть, и он начнёт убивать. Сначала воображаемых врагов, потом всех подряд.

Смотритель не хотел ничего такого знать. И пока ему это хорошо удавалось.

— Но ведь пока всё в порядке? — спросил он, упирая на слово «пока» — так, как спрашивают, заранее принимая только один ответ. Так, как не спрашивают в реальнейшем.

И Мастер Всего мгновенно указал Форину на его ошибку: горизонт, куда Смотритель поспешно отвёл взгляд, накренился, а все парусники съёжились, скатились по наклонной плоскости, цепляясь друг за друга спичечными мачтами, и покорно устремились к небытию, как бумажные кораблики в водовороте канализации.

— Потребуется твоя помощь, — бесстрастно сказал гость.

Когда нужно было, он умел говорить так, что спорить не приходилось.

— Но я не могу оставить Маяк. Здесь ведь корабли! — отчаянно воскликнул Смотритель. Он был похож на ребёнка, у которого грозятся отнять любимую игрушку. Точнее даже — единственную игрушку.

— Ты всё прекрасно устроил здесь. Думаю, и с этим придумаешь что-нибудь, — приговорил Мастер Всего, отворачиваясь в сторону моря.

В реальнейшем Форина море никогда не пропадало. Напротив, оно как будто выходило на первый план, вытесняло другие образы и переливалось через любые границы — стоило только дать ему волю. Море было внутри и снаружи, вверху и внизу, оно вздымало исполинские волны — и тут же стелилось зеркальной гладью. Море можно было даже брать с собой. Носить в кармане. Вешать на стену, засыпая в дешёвом трактире. Но Форину впервые в жизни не хотелось никуда уходить. Он нашёл своё место и грелся, как мокрый пёс у костра.

— Я не знаю, сколько ещё у нас времени, — сказал Мастер Всего. — Но, когда тебе нужно будет вернуться, ты не сможешь этого не понять, даже если море поднимется и навсегда отрежет твоё убежище от берега. Уверен, кстати, что ты ждёшь этого.

Молчание Смотрителя, в рамке пронзительных криков морских птиц, камнем упало на дно моря. И он горько сказал:

— Весь мир принадлежит тебе, а ты хочешь отнять у меня эту безделушку.

— Разве это не по-человечески? — улыбнулся Мастер Всего.

— Слишком. Слишком по-человечески, — кивнул Смотритель.

Где-то за горизонтом уже плыл рассвет, как бутылка с запиской о новом дне. Когда Форин долго смотрел на эту угольно-чёрную линию нераскрашенного рассвета, ему иногда казалось, что он видит и то, что находится дальше — там, где новый день уже наступил.

Мастер Всего легко спрыгнул с окна и прошёлся вдоль галереи.

— Тебе, правда, не бывает одиноко здесь? — спросил он.

— Нет! — слишком резко ответил Форин. — К тому же у меня есть Трикс.

Гость осуждающе покачал головой:

— Ты всё ещё таскаешь его с собой? Он тебе давно уже не нужен.

Когда-то Мастер Всего сам придумал для маленького Форина умного идеального Трикса — друга, который всегда знает, как люди должны реагировать на других людей, на слова, на пение птиц. Друга, который был гораздо лучше зеркала: смотря на него, можно было увидеть, какое выражение следует придать своему лицу, — и не забивать голову такими мелочами самому. Но при этом Трикс был немой. И ненастоящий.

Оба замолчали. Форин, не переставая следить за лампами, думал, что скоро ему придётся покинуть Маяк, и никак не получалось думать об этом равнодушно. Он ругал себя за излишнюю привязанность к месту. Он снова попался на этот крючок: когда тебе кажется, что ты поступаешь нормально, только потому, что твои поступки подчинены исключительно твоей воле. А потом понимаешь, что это было очередное наваждение. Но нет — корабли вдалеке были настоящими. Единственными настоящими здесь: Форин с благодарностью увидел, что его гость вернул на место парусники на горизонте.

А о чём думал Мастер Всего, знал только мир вокруг. Он взглянул в глаза Форину, кивнул с улыбкой и, превратившись в чайку, с пронзительными криками вылетел в огромное окно галереи, на котором только что сидел в человеческом облике.

Смотритель следил за птицей, пока она не окунулась всеми перьями в чернила предрассветного неба. «Удачи тебе, Защитник», — пробормотал он, задумчиво вертя в руках кофейную чашку из Тар-Кахола.

Как только Тэлли вышла в Тар-Кахол поэтов, у неё закружилась голова: казалось, что стены домов и булыжники мостовой расползаются, едва пытаешься остановить на них взгляд. С усилием приглядевшись, Тэлли обнаружила, что всё вокруг покрывают мелкие буквы, ускользающие от внимания — так, что ничего прочитать не удаётся. Но делать было нечего — приходилось идти в реальнейшем Коры, поскольку состязаться за право руководить пространством вокруг сейчас не было ни времени, ни желания. Кроме того, у Тэлли была слабая надежда на то, что в чужом реальнейшем Форин не сможет её заметить.

Поэтому приходилось терпеть: Тэлифо даже попыталась идти с закрытыми глазами, но это оказалось слишком сложно. Пришлось мириться с тошнотой и головокружением до самого Дома Радости. Зато никаких проблем с птичниками или любопытными прохожими: странные буквы были как будто какими-то заклинаниями, отгоняющими людей.

Когда все трое спустились в низину Кахольского озера, Тэлли остановилась и поэты обернулись, не услышав её шагов.