Анна Удьярова - Остров Укенор

— Не подскажете, который час? Знаете, у меня есть некоторые дела, и не хотелось бы… я обязательно зайду в другой раз! — жалкая попытка Унимо растворилась без следа в невидимой улыбке Грави.

— Торопиться — вредно для здоровья, — пояснил Врачеватель. И добавил великолепно светским тоном: — В такой вечер я не могу отпустить гостя без чая.

Ничего не оставалось, кроме как следовать за неслышно ступающим Грави.

— Говорят, здесь когда-то, ещё до меня, жил один безумный поэт. У него были превосходные часы, которые никогда не отставали. Но всем, кто спрашивал у него: «Который час?» — он всегда отвечал непонятными стихами. Часы у него забрали, конечно, и спрятали. И поделом.

Великий Врачеватель засмеялся своей истории, а Унимо продолжал молча идти и наблюдал за стремительным ростом своего страха: вот он стал уже размером с большую собаку.

Они подошли к ступеням у входа в пристройку главного здания — в которой Унимо разглядел единственное на весь дом освещённое окно, убранное еле заметной решёткой.

— Теперь везде так, вопросы безопасности, — пояснил Грави, проследив за взглядом своего гостя.

Внутри в комнате было невероятно уютно: круглый стол, совсем как в булочной Тэлли, шкафы с книгами (такими монументальными, как издавали раньше), кресло, камин…

Унимо нехотя снял плащ (он предпочёл бы остаться к нём и укутаться как можно плотнее, хотя в комнате было тепло, даже жарко), сел за стол и послушно ждал, пока Грави в соседней комнате готовил чай.

Чаепитие прошло за газетными разговорами, зеленичным вареньем и булочками с корицей.

Унимо без остановки думал о том, что предпринять. Может, следовало действовать неожиданно — например, спросить, почему Дом Радости так изменился? Или выждать время.

Не успел смотритель решить, что лучше, как Грави поднялся и сообщил, что вынужден уйти, так как имеет много дел. Унимо тоже поспешно поднялся, опрокинув недопитую чашку.

— Хорошего отдыха, я зайду завтра, — сказал Великий Врачеватель, надевая пальто.

Унимо оставил, наконец, попытки вернуть разлитый чай в чашку.

— Я не хочу здесь оставаться, — тихо сказал смотритель.

Грави внимательно посмотрел на него, сложив руки перед собой. Унимо заметил, что Великий Врачеватель совсем не изменился с тех пор, когда они с Форином приходили в Дом Радости попрощаться.

— Это для твоего же блага, — мягко сказал Мастер Излечения. — Ты болен, просто не осознаёшь этого. Я не враг ученику Форина. Я обещал ему, что присмотрю за тобой. Он знал, что ты можешь… что у тебя могут возникнуть трудности. Но вместе мы справимся.

Унимо молчал. Только смотрел, как чайные капли падают на пушистый ковёр и теряются в нём. Одна, вторая, третья… Форин попросил присмотреть за ним, зная, что рано или поздно это случится. Как сам Унимо попросил присмотреть за маяком.

— Сам посуди, — продолжал Грави, ободрённый отсутствием сопротивления, — в твоей голове живёт враждебное существо, которое в любой момент может наброситься на тебя. Ты даже имя ему придумал. Тьер, кажется. И думаешь, что тебе поручили им управлять. Чтобы спасти целый город. Понимаешь, как это выглядит?

Унимо понял — и на всякий случай закрыл глаза.

— Тебе станет лучше, я обещаю. Поживёшь здесь, наберёшься сил, — продолжал Грави.

Унимо не отвечал. Чай перестал капать. Темнота за окном звучала на полтона ниже.

— Ну вот и славно, — Грави сделал едва заметное движение в сторону двери.

Это, несомненно, было его реальнейшее: люди вдруг начинали хотеть выздороветь. И сам Мастер Реальнейшего не был исключением. И в самом деле, почему бы ему не побыть больным? В его положении это едва ли не лучше всего.

Унимо смотрел в окно. Решётки, которые снаружи казались тонкими, выглядели так, будет их нарисовали углём.

— Если что-то понадобится, зови меня. Если просто захочешь поговорить — тоже. Обо всём остальном не беспокойся, — сказал Грави на прощание и закрыл дверь.

Однажды мама не пришла пожелать ему спокойной ночи. Даже если она возвращалась поздно, когда сын уже спал, она тихо заходила в его комнату и касалась губами лба. Или гладила по волосам. Унимо изо всех сил делал вид, что спит. Он боялся, что мама подумает, что разбудила его, и перестанет приходить вовсе.

А в ту ночь она не пришла. Унимо ворочался в постели, и едва он останавливался и пытался уснуть, тут же его поза становилась самой неудобной на свете.

Он думал о том, почему мама могла не прийти. Придумал шестнадцать правдоподобных версий и ещё шесть — фантастических.

Но ни одна из них не была верной. И что хуже — ни одна не помогла.

«Всё потому, что ты не желаешь признавать очевидное. Ты болен!» — Унимо вздрогнул, услышав этот голос за левым плечом, обернулся, но никого не увидел. Зато понял, что сидит в кресле, за окном идёт снег, мыши полночи уже опрокинули чернильницу.

Унимо представил, как снег засыпает его следы. Теперь ни за что не найти дороги обратно. Как те бедные дети из сказки, которые отмечали дорогу зёрнами, а зёрна — вот неожиданность! — склевали птицы. Глупые, глупые дети! Они уверены, что в мире никого кроме них нет. Пока великан не бросит их в пыльный мешок, они так и думают.

Итак, всё, что говорил Грави, было правдой. Унимо был уверен, что спасает Тар-Кахол, а на самом деле просто сходил с ума.

Унимо захотелось вдруг поговорить с Грави, но он не стал звать его в реальнейшем, решил подождать до утра. Столько нужно было рассказать: столько, что нужно взять карандаш и составить список. Иначе непременно что-нибудь забудешь. Унимо встал и растерянно оглянулся в поисках бумаги. Нашёл старую записную книжку, осторожно вырвал страничку. Отложил записную книжку, вытер пальцы от пыли. Потом снова взял её в руки: стало любопытно, кто вёл эти записи.

« Сегодня День середины лета. Небо похоже на молоко. Море неспокойно: поднялся норд-норд-вест. В посёлке говорят, что это ветер безумных скитальцев, но Айл-Форин только улыбнулся, когда я спросил у него, правда ли это. Хочется сбегать увидеть Мицу: вода всё прибывает, и скоро маяк превратится в остров.

Я знаю, что в один из таких дней я уйду. Пойду искать что-то важное и не вернусь. Чтобы не забыть об этом, я всегда ношу в кармане раковину, похожую на лепесток розы. Такую, какие носят путешественники в храм Защитника в Островной стороне… ».

Почерк был его, без сомнения. Но он не помнил, чтобы когда-нибудь писал такое. Даже похожее. А вот ракушку в кармане носил. Просто так.

Всё так быстро забывалось. Только рассказы людей оставались в памяти. Крупная рыба чужих слов. Мама рассказывала о том, как он убежал из дома, чтобы посмотреть на работу гончара. Мица рассказывала в письме о том, что маяк исправно зажигается каждый вечер. Отец… Впрочем, довольно. Нет смысла помнить что-то, кроме света лампы.