Мари Бреннан - И в пепел обращен [litres]

Миром… Это, конечно, вряд ли – ведь ольстерские дивные явились сюда украдкой, не известив о прибытии посланницу Темера. Однако Конхобар – не Никневен, а Луне не хотелось бы обзаводиться вторым таким же врагом, если этого можно избежать.

Вестминстер-холл, Вестминстер, 27 января 1649 г.

Воскресенье было днем отдыха, а в понедельник и вторник глумление над правосудием продолжалось. Похоже, Брэдшоу никак не мог поверить, что Карл будет столь упорно держаться своей позиции и откажется отвечать на обвинения наотрез. Раз за разом его выдворяли из зала, и всякий раз это лишь еще ярче подчеркивало правоту короля: авторитет парламентского суда держался на одной только силе оружия.

Слова, сказанные Энтони Соаму, оказались пророческими. В среду Высокий суд правосудия приступил к допросам свидетелей, составляя реестр всем грехам короля. Свидетели выступали перед особой комиссией, и не в Вестминстер-холле, а в Расписной палате [44] Часть старого Вестминстерского дворца, зал, расписанный батальными сценами. . На публике их показания были зачитаны только днем позже. Да, творить суд как подобает было невозможно: эту дверь король запер накрепко.

На слушания в Расписной палате Кэт с Энтони не пошла. «Зачем я только допустил ее к печатному станку?» – в унынии думал он. В какие-то несколько месяцев жена сделалась куда более плодовитой памфлетисткой, чем он сам. Казалось, весь Лондон погребен под валом соперничавших меж собой публикаций, точно под снежной лавиной, и многие открыто высказывались против суда над королем. Однако все это вновь были только слова. Силы в них заключалось не больше, чем краски, пошедшей на их печать.

В субботу Высокий суд собрался снова – с тем, чтобы вынести упорствующему во грехе королю приговор.

На глазах Энтони на галерею проскользнула леди Ферфакс, снова под маской, сопровождаемая подругой. Похоже, декларация против возмутителей спокойствия, принятая на второй день суда, нимало ее не смутила. Когда Брэдшоу в очередной раз заявил, что выступает от имени английского народа, она вновь закричала:

– Ни от половины, ни даже от четверти англичан! Оливер Кромвель – изменник!

– Пригнись! – рявкнул Энтони Кэт еще до того, как заметил внезапное движение солдат.

При виде мушкетов, взятых солдатами Армии на изготовку, половина галереи съежилась от страха. Пригнувшись пониже, Энтони протолкался к кричавшей.

– Леди Ферфакс…

Та изрыгнула ругательство того сорта, что никогда не должны осквернять уст леди. В отчаянье, Энтони подхватил ее под руку.

– Они действительно будут стрелять!

Леди Ферфакс неохотно пошла за ним. Снаружи она гордо вскинула голову и объявила:

– Мне на их ружья плевать, но подвергать опасности окружающих я не стану.

– Ах, если б ваш муж обладал теми же принципами и тем же мужеством, – сказал Энтони, взглянув ей в глаза, полыхавшие в прорезях маски огнем. – Будь в Англии больше таких, как вы, ей много спокойнее спалось бы по ночам.

Губы леди Ферфакс дрогнули.

– Муж – человек хороший.

Да, вот только лишенный власти силами, вышедшими из-под всяческого контроля. Армия ему более не подчинялась. Утешить леди Ферфакс, как и себя самого, Энтони было нечем.

Вернувшись на галерею, он обнаружил в зале смятение. Члены парламентской комиссии двигались к выходу, причем куда беспорядочнее обычного, зрители гудели, о чем-то беседуя меж собой.

– Что происходит?

Том только пожал плечами.

– Король просит выслушать его в парламенте, перед Общинами и Лордами. Якобы имеет сказать то, что поспособствует примирению. Брэдшоу ему отказал, а после члены комиссии затеяли спор. К тому, кто его начал, подошел сам Кромвель – правда, о чем они говорили, я не слыхал. И вот теперь Брэдшоу призвал всех удалиться на совещание.

Совещание продолжалось добрых полчаса – полчаса, исполненных тревог. Кромвеля Энтони помнил по Палате общин – запугивать тот был мастер. Правда, в чистке Палаты он к Айртону не присоединился, но с тех пор, как согласился участвовать в этом судилище, держал свою сторону непоколебимо. Каких бы возражений ни выдвинул его коллега по комиссии, в том, что они переживут схватку, происходящую в эти минуты вдали от ушей публики, Энтони сомневался.

И оказался совершенно прав. Когда удалившиеся вернулись, Том негромко заметил, что несогласного среди них нет, а Брэдшоу объявил, что в просьбе выслушать его Карлу отказано.

Казалось, его обращению к подсудимому не будет конца. Лорд-председатель обрушил на короля град юридических доводов пополам с историческими примерами, большую часть которых Энтони мог бы разгромить в мгновение ока. Одно лишь из сказанного Брэдшоу поразило его до глубины души.

– Меж королем и его народом существует договор, обоюдосторонняя сделка, – говорил человек в красной мантии. – Одна из связующих их нитей есть долг суверена защищать свой народ, другая же – долг подданных хранить суверену верность. И, сэр, если сия нить однажды разорвана – прощай, суверенитет!

«А ведь когда-то все так и было устроено, – с тоскою подумал Энтони. – Но, увы, сия нить в самом деле разорвана».

Карл то и дело пытался вставить хоть слово, ответить на обвинения Брэдшоу, но после трех дней его весьма едких нападок Брэдшоу вовсе не собирался повторять прежней ошибки, позволив королю овладеть положением. Поспешно разделавшись с заключительными пунктами, он объявил подсудимого виновным, и поднявшийся с места клерк зачитал заранее заготовленный приговор.

– Тиран, изменник, убийца и враг государства, вышесказанный Карл Стюарт казнен будет смертью через отсекновение головы от тела.

Всколыхнувшись величавой волной, члены комиссии в знак общего согласия поднялись с мест.

Слова приговора падали на душу каплями жидкого свинца.

«Значит, не низложение, не заточение, – думал Энтони. – Значит, его казнят».

– Не позволите ли и мне сказать кое-что, сэр? – мягко спросил король Англии со своего кресла.

Но нет, дать ему слово Брэдшоу и не подумал. В глазах закона Карл был уже мертв, а мертвые не разговаривают. С замершим сердцем увидел Энтони смятение на лице короля, осознавшего собственный просчет. Он ничего не понимал, он ожидал еще одной возможности – нет, не изменить приговор, но высказаться. Голос его зазвучал громче, отчаяннее, но стражники сомкнулись вокруг него, точно латная рукавица, а члены комиссии сделали вид, будто не слышат его выкриков.

Смирившись с бесславным поражением, Карл все же сказал напоследок:

– Что я? Мне слова ни к чему. Подумайте, какое правосудие ожидает других!

Халцедоновый Чертог, Лондон, 30 января 1649 г.

– Тебе нельзя туда, – ровно, устало сказал Энтони. – Никак нельзя.