Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

Его руки запахнули халат потуже, ноги тверже вделись в чувяки и вознесли обладателя на трон.

В сопровождении хранителя Мамона вошли, пугливо озираясь, две девочки. Или девушки. Под слоем грима не разберешь. Маленькие, щупленькие. Раскраска как у всех детей из-за забора и мальчиков-подростков с нашей стороны: черно-белые полосы и равномерные узоры. Одежда тоже подростковая: местный вариант пончо. Но южноамериканское пончо — верхняя одежда. Здесь она была единственной. Ткань — бесцветно-серая мешковина грубой выделки. Две тревожно таращившиеся головки торчали из дыр в свисавшем с двух сторон до середины бедер отрезе. Веревочный поясок стягивал конструкцию на талии, заставляя легонько топорщиться. Ноги, как у всех, исключая правителя, — босые. Волосы заплетены в две косы. Налобных повязок и украшений нет. Не доросли?

Не доходя до трона метров десяти, девушки синхронно опустились на колени и распростерлись по каменной поверхности. Лбы, почти касавшиеся пола, осторожно поворачивались, давая любопытным лицам возможность поглазеть по сторонам. Явно впервые во дворце.

Юные голоса звеняще-громко и нестройно воспели привычную хвалу:

— Пребудь в веках и поколениях, Великий Фрист, Святой и Вечный!

Заметив меня, юные создания скользнули взглядом по безмятежно вывешенной сосисочке и напряглись. Руки быстро оправили одеяния.

— Это ровз, — успокаивающе сообщил Фрист.

Больше обо мне не вспоминали. Домашний песик. Кто берет его в расчет?

— Ты. — Указующий перст властителя уперся в более взрослую на вид девушку. — Подойди.

Приподнявшись и поправив одежду, девочка несколько раз переставила плохо слушавшиеся ноги и завороженно замерла перед очами своего полубога.

— Как зовут тебя, милая? — Голос Фриста стал обволакивающим, грудным, рокочущим, проникающим напрямую через кожу.

— Люрана, Великий.

— Принуждал ли кто-нибудь к этому решению?

— Нет, Великий.

— Люрана, ты действительно считаешь, что достигла истинной взрослости?

Девочка испуганно-восторженно выпалила:

— Да.

— Готова стать равной и полноценной?

— Да.

— Понимаешь, что новая жизнь принесет новые обязанности?

— Да.

Во время разговора хранитель тихо удалился, правитель остался наедине с искательницами равности — если не считать меня. Но кто меня считал. Я так и стоял у окна в виде неодушевленной мебели, прислонившись к прохладному камню проема.

Фрист кивнул, подбородок указал на вторую:

— Теперь ты.

Вторая соискательница тоже приблизилась к владыке, встав плечом к плечу с первой.

— Имя?

— Верана.

— Твое решение самостоятельное?

— Да. — Она отвечала громко, четко, жгучие глаза глядели на охалаченного главнюка. В отличие от первой она не боялась. Или делала вид, что не боится.

— Готова?

— Да.

Фрист хлопнул в ладоши. Из дальнего коридора показались служанки — словно ждали у стеночки. Те же, что в прошлый раз. Упали ниц. Неплохая физподготовка, если все время так бухаться. Ожирение не грозит.

— Все для возведения, — кратко бросил Фрист.

Его сухопарое тело легко поднялось с трона, несколько шагов, и он подошел к соискательницам вплотную.

Голос величественно зарокотал:

— Я есть альфа и омега, начало и конец, Фрист Вечный и Многоликий, который есть, был и грядет. — Суровое лицо нависло над сжавшимися в испуге фигурками. Руки взлетели крыльями широких рукавов и опустились ладонями на вздрогнувшие макушки. — Имеющий ухо да слышит. Кого я люблю, тех обличаю и наказываю, ибо их есть рай послесмертный. Потому будьте ревностны и прилежны, самоотверженны и трудолюбивы, как в молитве, так в делах мирских. Не собирайте сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют. Но собирайте сокровища на небе, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.

Девушки трепетали. Грозный облик Фриста, его возложенные на головы руки, склоненный сверху лик со скорбным всепрощающим взором, вызывали благоговение. Даже у меня, застывшего у окна.

— Будьте благоразумны и имейте усердную любовь к ближнему, — возвышенно отдавалось эхом под серыми сводами, — ибо любовь покрывает множество грехов. Служите ближнему тем даром, какой имеете. И как, по ниспосланной благодати, имеете разные дарования, то, какое имеете служение, пребывайте в нем с радостью и любовью.

Высокий деревянный столик с глиняными чашами выплыл из глубин коридора на руках служанок. Их босые ножки осторожно переступали, боясь что-то разлить или опрокинуть. Алая бахрома чувственно колыхалась. Столик подставили под правую руку говорившего. Сложив ладони у груди и поклонившись, служанки упятились обратно в никуда.

— Любовь да будет непритворна, отвращайтесь зла, прилепляйтесь к добру. В усердии не ослабевайте. Утешайтесь надеждою. В нуждах ближних своих принимайте участие.

Руки Фриста оставили головы девушек и приняли со столика две чаши:

— Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими. Будьте единомысленны между собою.

Протянутые чаши были обняты девичьими ладонями и поднесены ко ртам. Горла одновременно дернулись, совершая глоток…

Люрана задохнулась, глаза вытаращились, и кашель сотряс тонкое тельце.

— До дна! — жестко приказал Фрист, воздев руки в стороны.

Похож на ангела: отвисшие рукава создавали полное впечатление крыльев.

Верана спокойно глотала. Пересилив себя, Люрана хлебнула еще раз. Лицо перекосилось. Отдышавшись, она храбро допила остаток. До меня добрался слабый запашок алкоголя. То самое варево со стола с угощениями. Пиво не пиво, квас не квас. Местная бормотуха.

Опустевшие чаши вернулись на столик, а торжественный голос Фриста продолжал:

— Не высокомудрствуйте, но последуйте смиренным. Не мечтайте о себе. Не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром пред всеми человеками. Не мстите за себя, но дайте место гневу высшему. И если враг ваш голоден, накормите его. Если жаждет, напоите его, ибо, делая сие, соберете ему на голову горящие уголья. Не будьте побеждены злом, но побеждайте зло добром. Да пребудет так!

Руки взметнулись вверх, уронив рукава. Девушки вновь грохнулись на колени, отвесили земной поклон и замерли в нем.

— Да не отойдут слова сей проповеди от уст ваших, поучайтесь в них день и ночь, дабы в точности исполнять все, что сказано. Поднимитесь.

Два нежных личика вновь оказались на уровне груди своего полубога, одно — наивное и испуганное, второе — серьезное, томимое неким ожиданием.

— Люрана и Верана! — Фрист склонился к столику. Пальцы обеих рук окунулись в горшочек и вышли обратно оранжевыми, обтекая яркими каплями. — Да сгинут в вечности прежняя жизнь, прежние думы и прежние имена! Да примет вас новый мир, как вы принимаете его!