Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

— Чтобы чувствовать себя людьми, — ответил я, — и быть ими в глазах других.

— Только что мы отогнали волков благодаря ее отсутствию, — высказался Юлиан.

— Мы готовимся к встрече с другими волками. Двуногими. — Мой голос посерьезнел. — Нужны одежда и оружие. Начнем с одежды.

— А попробовать? — с надеждой вымолвила Тома. — Кто знает, когда снова доберемся до причала.

Раскалившийся взор Юлиана тоже застрял на мне. Не зная что, он уже мечтал сделать это вместе с нами.

— Если ситуация позволит — попробуем, — пообещал я. — Но не думаю, что беготня по сену взад-вперед к чему-то приведет.

— Мы будем подпрыгивать!

— Обязательно будем, — улыбнулся я. — Как можно выше.

— Навалим сена целую гору!

— Навалим. Обязательно. Целую гору. И сена, и не сена.

— Не издевайся!

— Что такое причал? — вновь потребовал объяснений Юлиан.

— Место, куда спускаются ангелы.

— Какие ангелы?

Мои глаза закатились:

— Тома, просвети человека. Если ему придется слыть за нормального, то он сразу выдаст себя с головой. Примут ли за черта, человолка или пожирателя — конец один.

Сориентировавшись по солнцу, я указал на восток:

— Туда.

Набрав репы или что это было, мы двинулись в путь. Тома рассказывала. С самого начала. Обо всем. Немного о нашем мире, много о местном. У Юлиана захватывало дух.

— Вы с того света?!

Я кивнул. Тома скривилась, но разубеждать не стала. Ей приятно оставаться ангелом. Она только чуть-чуть подправила:

— С другого света.

— Там хорошо?

— Очень.

— Всем?

— Нет таких мест, где хорошо всем.

Синеву Юлиановых глаз заволокла боль:

— И вы… уйдете?

— Не скоро, — пообещал я, втайне надеясь на обратное.

— Возьмите меня с собой. Я пригожусь. Если хотите, буду вашим рабом. В этом мире мне больше некуда идти!

Юлиан опустил голову.

Тома прослезилась. На меня скосились ее красные глаза.

— Забудь слово «раб», — сурово выговорил я.

— Слугой! Работником! Кем хотите! Только не оставляйте!

Связались на свою голову. Сделай доброе дело, и тебе припомнят. Я почему-то уверен, что «доброе дело» по-древнеавстралийски будет «бумеранг». Потому что всегда возвращается в том или ином виде. Самое обидное, когда хочешь в том, а оно — в ином.

— Чапа, — осторожно сказала Тома. — Его нельзя оставлять. Он совсем один.

Чтоб ее, с ее милосердием.

— Пока никто не гонит, — бросил я. — В чем проблема?

— В «пока». — Тома отвела пылающее лицо.

— И потом без повода не прогонят, — закрыл я тему. — Довольны?

Долго шли молча. Отношение Юлиана к нам изменилось. Он упреждал все желания, помогал в каждой мелочи, старался изо всех сил, которых у него (завидую) имелось изрядно. Сказав, что ему не тяжело, парень забрал у меня ношу, Томе при любой возможности подавал руку, даже переносил через некоторые препятствия. Она млела.

«Видишь?» — говорил ее взгляд.

Все вижу, как бы отвечал я. Вижу даже больше, чем хотелось. Говорят, что фактов всегда достаточно, а недостает воображения. У меня обычно наоборот.

— Юлиан, — окликнул я.

О чем-то задумавшийся парень вздрогнул и едва не споткнулся.

— Да?

— Почему ты влез в нашу драку с вожаком? Точнее, в мою. Спасая меня, ты поставил под угрозу собственную шкуру. До того момента ты ею дорожил.

Укор Томы был нагло проигнорирован, меня очень интересовал ответ. Он оказался предугадываемо незамысловат:

— Тома.

Я покачал головой:

— Тома осталась бы одна. Разве это не в твою пользу?

Взгляд парня потупился.

— Ее выбрал вожак. Роль его подруги Тома не выдержит. — Крепкие плечи смущенно вскинулись, грива понуро провисла. — Самки ревнивее и опаснее самцов. Они не знают пощады. Тома не прожила бы долго.

А если прожила, то не с нашим новым дружком, про себя добавил я невысказанное.

— Опасность! — Юлиан резко присел.

Мы тоже, затем медленно отползли назад. Скрыв нас, высокая трава выполняла теперь роль забора с дыркой.

В той стороне, куда мы направлялись, с севера на юг тянулась через поля вереница людей. Из центра страны — в горы. По бокам шли охранники. Узнав людей, двигавшихся под конвоем, я зажал рот рукой — чтобы случайно не выдать себя каким-то звуком. Передумав, зажал рот Томе. И едва успел: вырвавшийся возглас утонул во вжавшейся ладони.

Охранниками были рыкцари, они вели пленных учениц школы.

— Раз, два, три, четыре… — принялась шептать Тома.

— Тихо! — Мое плечо толкнуло девушку, а рука вновь накрыла рот. — Проговаривай про себя.

Глаза насчитали пятнадцать. Здесь все, кто оставался в школе после нашего с Томой и Зариной отъезда. А возглавлял процессию пленников наш земляк дядя Люсик, отец Шурика.

Я рассказывал Томе о моих с ним беседах. Рассказал и о том, что он собирается нас найти. Получилось, что мы нашли его.

Когда процессия исчезла вдали, я скомандовал:

— За ними.

— Хорошо, что псины нет, — заметила Тома.

Едва мы сделали первые шаги, Юлиан шепнул:

— Лучше отстать. Следов много, не собьемся.

Я кивнул. Следы, в общем, и не понадобились: через некоторое время мы прибыли к нижней пещере, где когда-то остались доспехи. Караван царевен с папринцием рыкцари завели внутрь. Там уже кто-то был, потому что прибывших встретили.

— Нужно разместиться где-то поблизости и держать пещеру на виду, — огласил я командирское решение.

— Что мы можем сделать? — Тома нервно поджала губу.

Как говорят интервьюируемые, когда им нечего сказать: хороший вопрос.

— Ничего не будем делать, — честно сказал я. — Пока. Будем ждать божественного вмешательства.

— Чего?!

Тома с Юлианом глянули на меня как на полоумного.

— Если долго сидеть у берега реки, мимо проплывет труп твоего врага, — продекламировал я. — Это китайское. По-нашему: терпенье и труд все перетрут.

— Предлагаешь терпеть и трудиться? — хмыкнула Тома.

— Терпеть не надо, вон кустики. Просто ждать. Побеждает не тот, кто выглядит сильным, а перетерпевший.

— Сам же говоришь: вон кустики…

— Перетерпевший невзгоды. Дождавшийся момента. Когда желаешь чего-нибудь очень сильно, Вселенная начинает помогать тебе.

И Вселенная помогала. Во всем — кроме погоды. Потому что сразу пошел дождь.

— Будем делать гнездо? — Юлиан зябко передернул плечами.

Под небесным ливнем его грива превратилась в обвисшие куски пакли. Тома прижалась к нему спиной, укрываясь в объятиях. Ох, не угляжу за неуемными романтиками. Нельзя оставлять их одних.

Или, наоборот, нужно? Пора Томе самой отвечать за себя. Мою заботу она воспринимает как вмешательство в личную жизнь и делает вопреки. Вроде большая и взрослая, а на деле глупая упрямая девчонка. Назло бабушке отморожу уши. Или, как говорят в западляндиях, стрельну себе в ногу. И ее оставить наедине с безумным миром — выплывет-не выплывет? Как потом себе в глаза смотреть?