Ярослав Морозов - Ларин Петр и волшебное зеркало

— Но-но! — испугался Свисток. — Сначала научись как следует строить лодки, а потом уж распоряжайся, кого топить, а кого не надо. Ишь, раскомандовался!

— Замолчи, — сказал ему Пётр. — Неужели ещё не наговорился? Посмотри, что ты натворил!

— А что я натворил? — огрызнулся Свисток, но тут же умолк, ибо ответ на его вопрос был очевиден.

Пётр вскарабкался на плот и выудил из воды Дудку вместе с судорожно цеплявшимся за неё Свистком. Трёп уже сидел на втором плоту, по-турецки поджав под себя окрещённые ноги и мрачно подперев кулаком щёку.

— Конструкция и впрямь никуда не годится, — пробормотал он, поймав на себе взгляд Петра. — Слишком слабая. Но я торопился, хотел успеть к твоему появлению…

— Поспешишь — людей насмешишь, — во всеуслышание объявил Свисток и выплюнул фонтанчик морской воды.

Трёп бросил на него свирепый взгляд, но промолчал: как и капитан Раймонд, он уже начал понимать, что медного хвастунишку не переделаешь.

Двойники выловили из воды по доске и, оседлав узкие плотики, стали грести, более или менее придерживаясь прежнего направления. К счастью, на море вдруг поднялся ровный и довольно сильный ветер, дувший им прямо в спины, так что катамаран продвигался вперёд не слишком медленно. Несколько раз Пётр замечал в небе тёмные точки и вздрагивал, но потом оказывалось, что это просто чайки, а вовсе не драконы-охотники. Свисток пристыжённо помалкивал, обессиленно привалившись к деревянному боку Дудки, а та, слегка изогнувшись, чтобы ему было удобнее лежать, негромко насвистывала что-то ритмичное, помогая двойникам грести. Выглядела эта парочка донельзя комично, но Петру было не до смеха. Он уже успел натереть и сорвать изрядные мозоли на руках, солнце давно перевалило за полдень, а «Каракатица» всё не появлялась. Он проголодался, а главное, ему всё сильнее хотелось пить. Пётр старательно отгонял от себя мысль о глотке прохладной пресной воды, но та возвращалась снова и снова.

Наконец он решил попробовать управлять плотом с помощью магии. В конце концов, здесь все поступали именно так, и заклинания, которыми пользовались жители Островов, казались совсем простыми. Однако, когда Пётр попытался зарифмовать хотя бы пару строк, у него ничего не вышло. Заклинание никак не складывалось — то рифма к нужному слову не находилась, то рифма появлялась, а смысл, напротив, терялся. Оставалось только признать, что здешние мореходы не зря едят свой хлеб: пожалуй, их работа была не менее трудной и опасной, чем труд моряков в мире, из которого пришёл Пётр.

Они продолжали молча грести, пока совсем не выбились из сил. Даже Волшебная Дудка Трёпа умолкла, устав свистеть. Ветер по-прежнему дул им в спину, но Пётр уже не радовался тому, что ветер попутный: теперь он был почти уверен, что они сбились с курса и направляются прямиком в открытый океан. В тот самый момент, когда он уже готов был сказать об этом своим спутникам, впереди среди волн что-то мелькнуло.

Десять минут спустя к ним приблизилась бело-голубая шлюпка с «Каракатицы». В шлюпке, радостно вопя во всё горло, стоял капитан Раймонд, а на носу, насмешливо поглядывая на потерпевших кораблекрушение двойников умным чёрным глазом, сидела очень гордая собой чайка Маргарита.

Весь остаток дня и всю ночь до рассвета на связанных вместе, превратившихся в диковинный плавучий остров кораблях кипела работа. Стучали молотки, визжали пилы, раздавались рифмованные заклинания, гремели, падая на палубу, доски. Оказалось, что трюмы пиратских кораблей набиты строительным материалом: поскольку путь на остров Ремонтный морским пиявкам был заказан, гномы привыкли чиниться самостоятельно, прямо в открытом море, и потому всегда имели при себе изрядный запас досок, брусьев и просмолённой парусины, которой в случае необходимости можно было затянуть небольшую пробоину в борту.

Правда, весь этот материал представлял собой в основном обломки, подобранные гномами в открытом море, и борт «Каракатицы» после такой починки выглядел едва ли не хуже, чем до начала ремонта. О том, чтобы восстановить снесённую выстрелом из катапульты мачту, нечего было и мечтать. Пётр предложил прибегнуть к заклинанию Повтора. Капитан Раймонд долго сомневался, задумчиво шевеля клочковатой бородой, но после вынужден был признать, что на ходовые качества «Каракатицы» отсутствие мачты не повлияет: главное, чтобы кораблю не было стыдно за свой внешний вид. Получив разрешение действовать, Пётр во всех подробностях припомнил, как выглядела «Каракатица» до того, как в неё попал снаряд из катапульты, поднёс к губам Свисток и сыграл мелодию Повтора. Кое-как забитый старыми негодными досками борт «Каракатицы» моментально выровнялся и заблестел свежей голубой краской, а на месте сбитой мачты выросла и на глазах у всех оделась парусами новая.

Увы, повреждённому в бою кораблю гномов уже не могли помочь никакие заклинания. Пробоина в днище была так огромна, что ни магия капитана Раймонда, ни плотницкое искусство гномов так и не сумели её заделать. Корабль почти совсем ушёл под воду, наверху оставалась только его грязная, вся в парусиновых заплатах, похожая на старый покосившийся курятник корма да кончики кривых мачт. Чёрное знамя с изображением перекрещённых кирки и лопаты плоско лежало на поверхности воды; верёвки, которыми тонущий корабль был прочно пришвартован к своему собрату, натянулись, как струны, грозя вот-вот лопнуть. Осознав тщетность своих усилий, команда покинула борт и перешла частично на уцелевший корабль морских пиявок, а частично — на «Каракатицу». Капитан тонущего корабля, тот самый одноглазый гном в огромных ботфортах, подал сигнал, взмахнув огромной ржавой саблей, и низкорослые бородатые матросы разом перерубили канаты. Гибнущее судно вздрогнуло, как больное животное, и начало быстро погружаться. Раздался громкий треск, и изо всех щелей на корме в небо ударили фонтаны мелких брызг — это быстро прибывающая вода вытесняла из трюмов и кают остатки воздуха. Покосившиеся мачты одна за другой скрылись из глаз, и вскоре на поверхности не осталось ничего, кроме расходящихся кругами волн да качавшихся на этих волнах гнилых обломков.

Пётр покосился на капитана затонувшего корабля, ожидая увидеть в его глазах скупые мужские слёзы. Но гном даже и не подумал плакать. Он поправил на голове помятую медную миску, заменявшую ему шлем, откашлялся в огромный тёмно-коричневый кулак и повернулся к капитану Раймонду.

— Жалко, — гулким, как в бочку, голосом прогудел он. — Посудина была дрянная, а вот катапульты жалко. И ещё двигателя.