Ярослав Морозов - Ларин Петр и волшебное зеркало

Намерения у Шестерёнки были самые серьёзные. Она суетливо бегала за юрким Свистком, сшибая по дороге мебель и норовя ударить его большой суковатой дубиной, которую сжимала обеими руками. Свисток уворачивался, не переставая вопить, крякать и улюлюкать, как безумный. Пётр сел на постели, и от этого чересчур резкого движения смётанный на живую нитку шезлонг рассыпался под ним. Пётр очутился на полу, гадая, что происходит и куда подевался Кривошип, но тут лысый коротышка прыгнул на него сзади и первым делом вцепился в тикавшие на запястье Петра часы.

Руки у него оказались неожиданно крепкие и ловкие. Ему сразу удалось расстегнуть металлический браслет часов; часы соскользнули с запястья, но Пётр успел сжать их в кулаке. Кривошип ухватился за браслет и принялся тянуть его и дёргать из стороны в сторону, свободной рукой пытаясь разжать крепко стиснутый кулак Петра. Он действовал молча, напористо и страшно, как пеленающий свою добычу паук, и Пётр по-настоящему испугался. Было во всей этой сцене, освещённой мигающим светом керосиновой лампы, что-то жуткое и нечеловеческое, как в ночном кошмаре или фильме ужасов.

— Отдай… Отдай… Отдай… — сквозь зубы процедил Кривошип, дёргая и крутя браслет. Его длинные грязные ногти царапали пальцы Петра, полуистлевшие лохмотья отвратительно воняли, на остроконечной лысине блестели крупные бисеринки пота. — Отдай, а то укушу!

Пётр вспомнил жёлтые, заострённые на концах зубы и чуть было не отдал часы, представив, как эти зубы впиваются в его руку. Но часы были, во-первых, подарком дяди, а во-вторых, Пётр нуждался в них сам. Поэтому он сжал правую руку в кулак и что было сил ударил Кривошипа по скользкой от пота голой макушке. Он здорово ушиб руку, но Кривошип только хихикнул.

— Давай-давай, — сказал он, — я не против. Ради такого дела можно и потерпеть, да и череп у меня крепкий. Отдай часы, глупый мальчишка! Тебе они всё равно не нужны, твоя песенка спета. Тебя закуют в кандалы и казнят в подвалах Стеклянного Дворца, никуда тебе от этого не деться. За тебя объявлена награда, так почему бы тебе не отблагодарить меня за гостеприимство, перестав сопротивляться? Получив сразу две награды — за тебя и за часы, я стану великим человеком, самым богатым и уважаемым из Яйцеголовых! А ты всё равно покойник, так к чему вся эта возня?

Вместо ответа Пётр ударил его по тонкой морщинистой шее.

— Ай! — взвизгнул Кривошип. — Это нечестно, мы так не договаривались! Шестерёнка! Оставь в покое эту зверушку, глупая женщина, и помоги мне!

Шестерёнка наконец заметила, что Пётр проснулся, и, прекратив погоню за Свистком, набросилась на него. Отшвырнув дубину, плешивая старуха обеими руками вцепилась в правую руку Петра, навалившись на неё всем телом и прижав к полу. Пётр попытался вырваться, но Яйцеголовые держали его крепко, и он понял, что вероломные карлики вот-вот добьются своего — отберут у него часы, а потом свяжут и передадут в руки морской гвардии. Он сопротивлялся изо всех сил, но их было двое и они были сильнее, потому что вели свой род от гномов, во все времена славившихся недюжинной физической силой.

Но тут подоспела подмога. Первым набежал Свисток и недолго думая юркнул под служившие Кривошипу одеждой лохмотья, где и принялся бегать, щекоча и покалывая коротышку своими медными лапками. Некоторое время Кривошип терпел эту‘пытку, извиваясь всем телом и хихикая, а потом выпустил руку Петра и принялся неистово колотить себя ладонями по животу, спине и бокам, пытаясь прихлопнуть надоедливую зверушку. На Шестерёнку спикировала чайка Маргарита. Вид у неё был взъерошенный и помятый; она так разъярилась, что заговорила на чистейшем русском языке — вернее, на языке Островов, который казался Петру русским.

— Ах ты старая карга! — хрипло вопила Маргарита, хлопая крыльями и метко клюя старуху в лысую макушку. — Ах ты глупая лысая кочерыжка! Я тебе покажу, как совать меня в мешок! Я тебе покажу комок перьев! Я тебе выклюю твои бесстыжие глаза!

Каждый её выкрик сопровождался ударом крепкого клюва. Долго выдерживать это было невозможно, и Шестерёнка, выпустив руку Петра, с дикими воплями бросилась вон из хижины, прикрывая руками исцарапанную макушку. Маргарита проводила её до дверей, а потом вернулась и, как кошка, вцепилась когтями в жабью физиономию Кривошипа. Тот замахал руками, пытаясь сбросить с себя пернатого противника. Воспользовавшись этим, Свисток выскользнул у него из-за пазухи и спрыгнул на пол.

Пётр уже успел застегнуть часы, набросить на плечи куртку и затянуть на талии ремень с кинжалом в ножнах. Он схватил с полки лампу, поднял с пола Свисток, крикнул Маргарите и выскочил за дверь. Чайка с шумом вылетела следом и уселась ему на плечо, всё ещё бормоча проклятия. Она больше не притворялась, что не умеет говорить по-человечески, и её словарный запас приводил Петра в лёгкое содрогание: он был почерпнут в основном из разговоров моряков и китобоев, всегда любивших крепкие словечки.

— Стойте! — кричал позади Кривошип. — Стойте, негодяи, чтоб вы заржавели! Верните мою лампу, проклятые воришки! Отдайте мои часы! Моя награда! О, я несчастный! Вернитесь! Чтоб у вас пробки перегорели!

Где-то в лесу трещала сучьями и завывала Шестерёнка. Пётр бежал вперёд, спотыкаясь и прикрывая рукой мерцающий огонёк керосиновой лампы, и вскоре вопли и завывания остались далеко позади. Над островом висела половинка луны, освещавшая путь гораздо лучше, чем тусклый огонёк, пугливо метавшийся за закопчённым, треснувшим стеклом. Пётр увидел справа от себя на склоне освещённую луной сторожевую вышку Кривошипа и далеко обошёл драконью тушу, ориентируясь по исходившему от неё зловонию. Сейчас он не понимал, как у него хватило отваги и глупости попробовать драконье мясо. Ведь в любой старинной легенде ясно сказано, что кровь дракона ядовита; с таким же успехом Пётр мог наглотаться мухоморов.

По дороге они не разговаривали. Даже неугомонный Свисток притих, заново переживая ночное приключение. Лишь Маргарита всё никак не могла успокоиться, время от времени принимаясь злобно бормотать: «В мешок! Меня! Старая коряга! Жабья морда! Я тебе покажу!..»

Петру не сразу удалось отыскать бетонный капонир на исчерченном глубокими тенями, заросшем деревьями склоне. Он бы наверняка прошёл мимо, но тут Маргарита, ненадолго прервав свой ругательный монолог, беспокойно шевельнулась у него на плече и негромко вскрикнула. Повернув голову, Пётр увидел смутно белевшие среди корявых стволов бетонные стены и чёрный прямоугольник двери. Переступая порог, он снова услышал где-то позади себя гневные вопли Кривошипа и понял, что Яйцеголовые от него не отстанут.

— Ну до чего же упорный старикашка, — недовольно пробормотал Свисток. — Он мне сразу не понравился. Как бы он не выкинул ещё какую-нибудь пакость!