Ярослав Морозов - Ларин Петр и волшебное зеркало

Не рассуждая, Пётр бросился вперёд и ударил лягушку кинжалом. Брызнула тёмная кровь, когтистая задняя лапа лягнула его в бок, едва не распоров прочную куртку, мамад-зава издала протяжный скрипучий вопль и выпустила добычу. Хлопая крыльями и поднимая тучи брызг, Маргарита неловко, боком оторвалась от воды, выровняла полёт и поднялась на недосягаемую высоту.

Вода вокруг Петра буквально вскипела, когда десятки мамадзав набросились на свою раненую товарку, мгновенно разодрав её в клочья. Пока они утоляли голод, вздымая розовые от крови брызги и оглашая фиорд своими скрипучими воплями, Пётр успел отплыть от них на приличное расстояние.

— Первая протока налево! — прокричала сверху Маргарита. — Это недалеко!

Несмотря на своё отчаянное положение, Пётр нашёл в себе силы усмехнуться: то, что было недалеко для парившей над фиордом чайки, для него могло оказаться попросту недостижимо. Когда твои глаза находятся на уровне воды, расстояния оцениваются совсем иначе, чем с палубы корабля или даже с борта шлюпки. Отяжелевший от воды костюм из акульей кожи стеснял движения, тянул на дно, но Петру даже не приходило в голову избавиться от одежды, которая служила ему защитой от глупых хищников. Бросать кинжал тоже было нельзя, и он продолжал плыть, выбиваясь из сил и время от времени пугая ножом самых отчаянных мамадзав, пытавшихся подобраться к нему поближе.

Этот заплыв показался ему бесконечным. Особенно тяжёлым оказался последний отрезок пути, пролегавший по протоке, ещё более узкой и мрачной, чем та, что вела к гроту. Мамадзав становилось всё больше с каждой минутой, они смелели на глазах, подплывая к Петру всё ближе и ближе. Наконец он ухватился обеими руками за планшир шлюпки и с огромным облегчением перевалился через борт, напоследок услышав, как щёлкнули позади челюсти самой отчаянной или просто самой голодной лягушки.

С минуту он лежал на дне лодки, отдыхая после своего отчаянного заплыва и всё ещё не веря, что уцелел. Коричневатая, настоянная на древесной коре вода стекала с его волос и одежды, собираясь в лужицу на дне лодки. Шлюпка тихонько вздрагивала и покачивалась, мамадзавы скребли когтистыми лапами борта, и Пётр подумал, что отдыхать ему некогда.

— Стой! — донёсся откуда-то сверху скрипучий голос Кривошипа. — Стой, чтоб ты заржавел! Вылезай оттуда, это моя лодка!

Пётр поднял глаза и увидел шаткую, связанную из жердей лестницу, лепившуюся к отвесной стене фиорда. Должно быть, Кривошип потратил массу времени и труда, сооружая ее; казалось, неимоверно сложная конструкция только чудом до сих пор не рассыпалась. Бело-голубая шлюпка с «Каракатицы» была привязана коротким фалом к нижней площадке лестницы, по которой, размахивая руками и вопя во всё горло, торопливо спускался Кривошип. В правой руке он сжимал какую-то ржавую железку, подозрительно похожую на арбалет, которой отмахивался от атаковавшей его со всех сторон Маргариты.

— Пошла прочь, глупая курица! — скрежетал коротышка. — Прочь, чтоб тебя заклинило! Погоди, я с тобой ещё разберусь!

Маргарита не оставалась в долгу, осыпая его отборной руганью вперемежку с ударами крепкого клюва. Пётр понял, что настало самое время покинуть этот гостеприимный остров, встал и одним ударом остро отточенного кинжала перерубил фал.

Шлюпка начала медленно отплывать от причала. В это время одна из мамадзав, вскарабкавшись по скользким камням на нижнюю площадку лестницы, одним точным прыжком перемахнула в шлюпку. От неожиданности Пётр растерялся и не придумал ничего лучшего, как метнуть в гигантскую лягушку кинжал. Стальное лезвие со скрежетом скользнуло по костяному панцирю на спине мамадзавы, кинжал отскочил и, булькнув, упал в воду. Мамадзава подобралась для очередного прыжка; Пётр вырвал из уключины тяжёлое весло, размахнулся изо всех сил и встретил хищную тварь в воздухе. Весло вырвалось из его рук от страшного удара. Пётр упал и услышал за бортом тяжёлый всплеск. Его окатило брызгами; ещё одна мамадзава попыталась вскочить в шлюпку, но та отошла уже слишком далеко от причала, и зверюга не допрыгнула. Пётр налёг на весла и повёл шлюпку прочь из протоки по кишевшей выпученными глазами и зубастыми пастями воде. Маргарита, оставив в покое Кривошипа, спикировала в шлюпку и сразу же забилась под банку, где её не могли достать длинные языки ма-мадзав.

— Стойте! — вопил Яйцеголовый, торопливо перебирая короткими кривыми ногами. — Стой, мальчишка, или ты пожалеешь о том, что судьба занесла тебя в эти края!

— Я уже об этом жалею, — гребя изо всех сил, пробормотал Пётр.

Кривошип добежал до нижней площадки лестницы и поднял арбалет. До него было десять, от силы пятнадцать метров, и Пётр понял, что Яйцеголовый не промахнётся. Но тут на шаткий дощатый настил прямо перед Кривошипом запрыгнули сразу две мамадзавы, очень довольные тем, что вместо ускользнувшей добычи к ним на завтрак пожаловала другая. Карлик страшно завизжал, опустил арбалет и выстрелил. Одна из мамадзав шлёпнулась в воду, насквозь пробитая короткой стальной стрелой. Вода забурлила, вспенилась и порозовела, когда голодная стая в мгновение ока растерзала убитую лягушку.

Вторая мамадзава прыгнула на Кривошипа, но коротышка не растерялся: стукнув прожорливую тварь по голове разряженным арбалетом, он птичкой взлетел по лестнице, остановившись только на следующей площадке.

Мамадзавы, теснясь, толкаясь и поминутно срываясь в воду, полезли следом. Лестница скрипела и раскачивалась под их весом. Дико вереща, Кривошип выхватил из-за пояса ржавый топор и принялся рубить верёвки, скреплявшие шаткое сооружение. Вот лопнула одна, за ней вторая и, наконец, весь нижний пролёт лестницы, разваливаясь в падении на куски, с шумом рухнул в воду вместе с мамадзавами. Кривошип торжествующе расхохотался и принялся заряжать арбалет, но хохот быстро сменился испуганным воплем: лестница, из-под которой выбили опору, начала оседать с отвратительным протяжным скрипом.

Карлик бросил арбалет и, не переставая испуганно вопить, бросился наверх. Ступеньки обрывались и падали в воду у него за спиной; лестница рушилась на глазах, чёрная вода протоки кипела под градом деревянных обломков, но карлик успел добраться до верхнего края обрыва прежде, чем всё сооружение рухнуло с протяжным тошнотворным треском.

— Моя лестница! — донёсся сверху отчаянный вопль. — Моя лодка! Мои часы! Моя награда! Моя лампа! Будьте вы прокляты, гнусные воришки! Да пожрёт вас ржавчина! О, мой арбалет! Чтоб вы сгорели! Радуйтесь, радуйтесь! Меня вы обманули, но от Королевы вам не уйти! Вы покойники! Покойники, ясно?!

Пётр не отвечал. Он молча, ожесточённо грёб и бросил вёсла только после того, как лодка преодолела полосу прибоя и вышла в открытое море. Пётр установил мачту, поднял парус и в полном изнеможении опустился на банку. За кормой, медленно удаляясь, маячили подёрнутые синей туманной дымкой лесистые горбы острова Ссыльный.