Ярослав Морозов - Ларин Петр и волшебное зеркало

— Нет здесь никаких чудищ, — громко сказал он и выплюнул попавшую в рот горько-солёную воду. — Это просто старые гнилые коряги, они не кусаются.

— Конечно, — сказала, обернувшись, Маргарита.

Её тон Петру не понравился — он показался ему слишком беспечным, наигранным, как будто чайка вовсе не была уверена в собственных словах, но не хотела раньше времени пугать своего и без того напуганного спутника.

Неожиданно позади раздался тяжёлый всплеск, от которого у Петра душа ушла в пятки. На голову посыпались брызги, поднявшаяся волна плеснула в затылок, и скрипучий голос Кривошипа гулко прокричал в узкую каменную щель протоки:

— Куда это вы собрались?! Вернись, глупый мальчишка! Ты утонешь вместе с моими часами! Немедленно поворачивай назад, или я за себя не отвечаю! Вернись сейчас же!!!

Эхо многократно повторило его крик. Ещё один камень, больше и тяжелее предыдущего, с шумом плюхнулся в воду чуть ли не перед носом у Маргариты. Чайка ответила на эту выходку возмущённым воплем.

— Ну и пропадай! — кричал сверху Кривошип, один за другим швыряя вниз камни. — Ни дна тебе ни покрышки! Чтоб ты заржавел, проклятый сопляк! Ты ещё не знаешь, какая ужасная смерть тебя ждёт! Эй, мамадзавы! Просыпайтесь, сони, ваш завтрак плывёт! Вкусный завтрак! Ха! Ха-ха-ха!!!

Камни сыпались сверху частым градом, как будто Кривошип годами собирал и складывал их на берегу протоки специально для такого случая. Фонтаны грязно-коричневых брызг взлетали со всех сторон, вода хлестала по лицу, заливала глаза. Пётр поплыл саженками, больше не обращая внимания на коряги, которые по-прежнему цеплялись за его одежду.

— Мамадзавы! — завывал наверху Кривошип. — Эй, мамадзавы, где вы, чтоб вам заржаветь!

«Какие ещё мамадзавы?» — подумал Пётр и вдруг увидел глаза.

Глаза смотрели на него сквозь завесу брызг. Они были большие, по кулаку, ярко-жёлтые, с горизонтальными щелями зрачков и сидели рядышком на макушке плоской, как перевёрнутая суповая миска, коричнево-зелёной головы с широким, до ушей, ртом. Этот рот достигал почти полуметра в ширину и был густо утыкан острыми треугольными зубами. Существо, пристально смотревшее на Петра из воды, сильно напоминало лягушку, если бы на свете водились лягушки размером с большую собаку. Очевидно, это и была одна из тех мамадзав, к которым взывал Кривошип. Судя по зубам, гигантская лягушка питалась отнюдь не комарами, и Пётр понял, что угрозы Кривошипа не были пустыми.

Град камней прекратился так же неожиданно, как начался, и Пётр увидел, что мамадзавы окружили его со всех сторон. Спереди, сзади, справа и слева — повсюду из воды торчали плоские головы и внимательные глаза, которые, не мигая, смотрели на Петра. Маргарита с испуганным воплем взлетела в воздух, спасаясь от зубастой пасти, которая едва не схватила её за лапу. Треугольные зубы сомкнулись со щелчком, как медвежий капкан; поймав воздух, разочарованная мамадзава нырнула, на миг выставив из воды покрытую костяными пластинками спину, и неторопливо всплыла в каком-нибудь полуметре от Петра.

Пётр остановился, слабо шевеля руками и ногами, чтобы оставаться на плаву. Жуткие хищники окружили его плотным кольцом, но почему-то медлили, не торопясь нападать.

— Ешьте его! Кусайте! Рвите на куски! — бесновался наверху Кривошип. — Оставьте от него рожки да ножки!

Пётр беспомощно озирался по сторонам. Выхода не было, и нечем было защититься от мерзких земноводных тварей, кроме короткого детского кинжальчика с украшенной драгоценными камнями рукояткой, больше похожего на красивую игрушку, чем на настоящее оружие. Впрочем, от такого количества хищников его не спасло бы никакое оружие, кроме разве что глубинной бомбы…

«Вот тебе и предначертание, — подумал Пётр, сдерживаясь из последних сил, чтобы не закричать от страха. — Неужели мне предначертано закончить свой путь в желудке у лягушки-переростка? Вот так предначертание! Думай хоть сто лет, всё равно не придумаешь ничего противнее…»

Одна из гигантских лягушек осторожно двинулась в его сторону, отталкиваясь от воды бледными лапами с кривыми острыми когтями. Пётр закричал на неё страшным голосом и взмахнул кинжалом. Мамадзава испуганно отпрянула, издав какой-то странный звук, похожий на бульканье горячего масла в сковороде.

— Ага! — закричал Пётр дрожащим от страха голосом. — Боитесь, жабы! А ну, брысь отсюда!

И он бросился вперёд, отчаянно колотя по воде руками и ногами, уверенный, что в него вот-вот вопьются сотни острых как бритвы зубов. Сердце билось у него в груди, как пойманная птица, глаза вытаращились от нестерпимого ужаса, но он плыл навстречу хищникам, решив дорого продать свою жизнь. Он понимал, что иного выхода нет: договориться с мамадзавами было нельзя, кричать и звать на помощь — бесполезно. И потом это ведь всё-таки были не крокодилы, а всего-навсего лягушки, пусть даже очень большие и зубастые. Ещё чего не хватало — лягушек бояться!

Как ни странно, мамадзавы поспешно расступились, давая ему дорогу, и тут же сомкнулись у него за спиной. Пётр плыл в сопровождении почётного эскорта зубастых лягушек, подковой окруживших его с трёх сторон. Время от времени то одна, то другая пыталась приблизиться, угрожающе щёлкая клыкастой пастью, но тут же испуганно шарахалась в сторону, стоило только Петру повернуться к ней лицом. Они булькали, скрежетали, шипели и квакали, но не нападали. Пётр чувствовал, что ещё немного, и он умрёт если не от лягушечьих зубов, то от нервного напряжения. Странное поведение мамадзав казалось ему необъяснимым и угрожающим. Они как будто гнали его куда-то, и Пётр не удивился бы, увидев, как посреди протоки прямо перед ним всплывает лягушка размером со взрослого бегемота. Но путь по-прежнему был свободен, и Пётр плыл изо всех сил, сопровождаемый сотнями жутких созданий, таращивших на него полные холодной трусливой ненависти глаза.

Он выплыл из протоки на широкую гладь фиорда, как будто выбрался из тёмного переулка на проспект. Мамадзавы последовали за ним, по-прежнему сохраняя дистанцию в полметра. Они тоже нервничали: производимые ими звуки сделались громче, и в гуще стаи то и дело вспыхивали и гасли короткие яростные стычки — раздражённые мамадзавы щёлкали челюстями, хватая друг друга за что попало, и тут же расплывались в разные стороны, сердито шипя и квакая.

Откуда-то сверху спикировала Маргарита и забила крыльями, пытаясь удержаться на одном месте.

— Всё в порядке! — прокричала она. — Они тебя боятся! На тебе акулья кожа, и они думают, что ты — детёныш белого кита! Плыви вперёд и ничего не бойся!

— Конечно, — отфыркиваясь, проворчал Пётр, — тебе хорошо советовать. А мне…

Он не успел договорить. Одна из мамадзав неожиданно разинула пасть и буквально выстрелила в Маргариту длинным липким языком, как это делают обыкновенные лягушки, охотясь на комаров. Клейкое серое щупальце обвилось вокруг лап чайки, и в следующее мгновение Маргарита уже была в воде. Она отчаянно била крыльями, пытаясь освободиться, но ничего не могла поделать: мамад-зава держала её крепко.