Ярослав Морозов - Ларин Петр и волшебное зеркало

— Например, не сообщил о нашем прибытии железноголовым, — согласилась Маргарита.

— Не сообщит, — пообещал Пётр и вошёл в капонир.

Освещая крутые ступени лампой, которая здесь пришлась как нельзя более кстати, он спустился до того места, где корни деревьев взломали каменные стены штольни. Здесь он остановился, вынул из ножен кинжал и принялся кромсать самый толстый корень. Корень ветвился, образуя сетку, которая хоть и прогнулась, но всё ещё сдерживала неимоверный груз каменных обломков. После четвёртого или пятого удара кинжалом корень громко треснул, глубоко надломился и угрожающе выгнулся. Каменные обломки зашевелились, шурша и постукивая друг о друга.

— Это здорово смахивает на попытку самоубийства, приятель, — заметил Свисток.

— Или на глупость, — заметила Маргарита.

Пётр не стал с ними спорить. Вместо этого он в последний раз полоснул кинжалом по корню и опрометью бросился вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Позади с рассыпчатым грохотом рухнула стена, превратившись в беспорядочную груду щебня. Обернувшись, Пётр увидел настигающее его облако едкой пыли, в котором крутились и подскакивали каменные обломки. Он прибавил ходу; пыль настигла его, забивая ноздри и рот, мешая дышать; один камень ударил его по ноге, другой стукнул между лопаток, но на этом всё и закончилось: огромная масса щебёнки застряла в узкой штольне, как пробка в бутылочном горлышке, закупорив её раз и навсегда.

Миновав ещё два поворота коридора, они окончательно оторвались от тяжёлого пылевого облака, и вскоре впереди блеснуло отражение их лампы в спокойной воде подземного грота. Пётр с облегчением ступил на сырой песок, поднял лампу повыше и огляделся.

— Вот так номер, — сказал Свисток.

Пётр огляделся ещё раз, но от этого ничего не изменилось: шлюпки в гроте не было.

Маргариты не было долго — почти целый час. Пётр провёл это время, откапывая занесённый песком железный плот. Он понимал, что это пустые хлопоты, но сидеть сложа руки было выше его сил. Издалека, со стороны фиорда, доносились отголоски издаваемых Кривошипом диких воплей. Гнусный карлик, вероломно заманивший их в ловушку, торжествовал победу.

— Попались, голубчики! — кричал он. — Теперь-то вам оттуда не выбраться! Я получу свою награду, уж будьте уверены! Ну что же вы? Наколдуйте себе лодку, вы, волшебники с Островов! Не можете? То-то же! Грош цена вашей магии!

Он кричал и вопил, издевательски хохотал и снова принимался выкрикивать насмешки и оскорбления. Пётр старался не вслушиваться в эти вопли. Ничего нового Кривошип ему сообщить не мог, всё было ясно без слов. Вероломный карлик задумал это предательство с самой первой минуты знакомства. Очевидно, весть о том, что Её Величество разыскивает мальчишку-чужеземца, каким-то образом дошла до острова Ссыльный, и, увидев Петра, Кривошип сразу сообразил, что это его единственный шанс вернуться на Материк, к привычной жизни. Улучив момент, он спустился в грот и куда-то увёл лодку. Если бы не жадность, толкнувшая его на отчаянную попытку завладеть часами, его план мог бы осуществиться: обнаружив исчезновение шлюпки, Пётр решил бы, что её унесло приливом. Наверное, он попытался бы построить плот, чтобы на нём добраться до Материка. На это ушли бы дни, а может, и недели. Тем временем Кривошип дождался бы прибытия патруля морской гвардии и подал железноголовым какой-нибудь сигнал. Впрочем, ночная драка мало что изменила: теперь Пётр был надёжно заперт в ловушке, которую сам же и захлопнул, завалив единственный ход на поверхность. Теперь Кривошип мог не торопиться и спокойно ждать гвардейцев, потому что бежать его пленникам было некуда.

Пётр ещё немного покопался в сыром песке и бросил это бесполезное занятие. Все четыре железные бочки, некогда державшие на плаву плот Кривошипа, проржавели насквозь. Изъеденное ржавчиной железо крошилось под пальцами, рассыпаясь в рыжую труху, и было ясно, то этот плот отплавал своё уже много десятилетий назад.

Потом вернулась Маргарита. Она выплыла из темноты, как маленький белый кораблик, и, переваливаясь, вышла на берег.

— Я нашла ёё, — сообщила она. — Коротышка спрятал шлюпку в соседней протоке. У него там что-то вроде причала. Надо торопиться, Пётр, пока этот чокнутый карлик не одумался и не увёл шлюпку в какое-нибудь другое место. Тебе придётся плыть. Ты к этому готов?

Пётр пожал плечами.

— Выбора нет, — сказал он. — Правда, плаваю я не очень хорошо, особенно в темноте…

— Снаружи светает, — сказала чайка. — Не бойся, я рядом.

Пётр промолчал. Маргарита была достаточно крупной птицей, чтобы в самом крайнем случае не дать ему утонуть, но лезть в тёмную, непрозрачную воду, где было полным-полно затонувших деревьев, водорослей, камней и бог знает какой ещё дряни, всё равно не хотелось. Кроме того, плыть нужно было довольно далеко и, насколько мог припомнить Пётр, по пути не было ни одного места, где он мог бы выбраться на берег и немного отдохнуть. Это была очень опасная прогулка, но оставаться в гроте он тоже не мог. Наверное, Маргарита могла бы долго кормить его сырой рыбой, спасая от голодной смерти, но ведь были ещё и морские гвардейцы! Да и Кривошип, пожалуй, рано или поздно нашёл бы способ подстрелить так насолившую ему чайку… И потом Петру вовсе не улыбалось провести в тёмном гроте остаток жизни!

— Полезай в карман и держись хорошенько, — сказал он Свистку и вошёл в спокойную тёмную воду.

Вода была тепловатая и казалась чёрной, как сырая нефть. Слабый огонёк оставшейся на берегу керосиновой лампы красноватыми бликами отражался в поднятых Петром мелких волнах. Волны с тихими шлепками ударялись о каменные стены грота, эхо множило и усиливало эти звуки. Под ногу Петру подвернулся скользкий камень. Пётр покачнулся, но удержал равновесие и продолжал идти, пока вода не поднялась до подбородка. Тогда он оттолкнулся от покрытого илом каменного дна и поплыл. Маргарита плыла впереди на расстоянии вытянутой руки и всё время оглядывалась, проверяя, всё ли в порядке.

Солёная вода держала хорошо, и Пётр плыл, не прилагая к этому особенных усилий. Вскоре впереди, в полукруглой каменной арке, блеснул сумеречный свет занимающегося утра, а через минуту Пётр выплыл в узкую протоку, по которой накануне попал на остров. Здесь плыть стало труднее, потому что руки и ноги пловца то и дело задевали стволы затопленных деревьев — скользкие, как спины громадных рыб, норовившие вцепиться в одежду кривыми пальцами корней и сучьев, ещё более отвратительные и страшные оттого, что их было невозможно разглядеть. С каждым таким прикосновением в груди у Петра что-то болезненно обрывалось. Его страх рос с каждой минутой, с каждым мгновением, и вскоре Пётр понял, что если не сумеет совладать с собой, то непременно запаникует и пойдёт ко дну.