Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

Василько понравился: прямой, уверенный в себе, если не поддастся тщеславию или другим напастям – далеко пойдет. Второй показался сыроватым.

– Когда же стольный град возвращать будем? – в запале воскликнул Никита, после того как они вытерли первые пенные усы. Совсем молодой, совсем юный. Лакомая добыча первой битвы.

«Интересные дела тут делаются, – подумал новоявленный дружинник Святополка. – Нижние готовы идти на верхних! Как и предупреждал Изверг».

– Эх, молодость, умереть-то всегда успеешь. Вот как снег сойдет, земля просохнет, так и поднимем стяги, и тогда каждая рука потребуется. Так что готовься, тренируйся, время быстро пролетит, – усмехнулся мужчина, невольно вспоминая свои первые походы и отчий дом, ныне брошенный. Не вернуть те времена, но и не забыть.

– Василько копьем бьет так, что любого с коня ссадит. В Кистенях уже нет витязей, готовых против него конными выступить, – похвастался младший успехами товарища, видимо, в душе надеясь, по крайней мере, со временем их повторить.

– Местные, может, и не смогут. Надо бы тебе, Василько, на закатных себя проверить. Они еще те умельцы в этом деле! Не может быть, чтобы ни одного поблизости не сыскалось, – заметил Рагозя, подводя разговор к интересующей его теме.

– Твоя правда, надо, – пожал плечами тот, нисколько не смущаясь похвальбой, но и не высказывая довольства. – Кстати, привезли недавно к купцу Косме настоящего рыцаря. Ранен был, но оправился. Хотел я ему предложить немного пошутить с копьем, силами помериться, но наш воевода его с обозом к Старым горам отправил.

– Мне кажется, я знаю этого рыцаря, – не без волнения проговорил посланец. – Значит, нет моего знакомого у вас. Вот бы выпить с ним, обсудить дела минувшие …

– Опоздал ты самую малость. Но обоз не задержится, скоро обратно вернется. Им же до ледохода успеть надо.

– Тогда подождем, а пока налегайте на пиво. Гулять, отроки, надо так, чтоб земля дрожала, а девки от вожделения плакали!

В этот день ни в чем себе Рагозя не отказывал, пил все, что не допил за годы, проведенные в Пустошах, ибо после смерти родителей боялся потерять голову, да и не тянуло. Все привык держать в себе. Но даже когда уснул рядом с Чернышом, так и не добравшись до снятой комнаты, продолжал смаковать мысль: нашелся проклятый, нашелся, совсем он близко!

***

В подземном зале, тускло освещенном желтым светом, исходившим от разросшихся спиралевидных растений, в огранном круге изнывал от безделья анчутка. Кого-то, возможно, Медвежий угол и устраивал, но махонький мужичок категорически не понимал, чем тут можно заняться и зачем его здесь держат. Потапыч, обнаженный крупный мужчина-оборотень, либо напевал песни из трех слов, либо спал в обнимку с одной из медведиц. Их тут в ложбинах между ручьями хватало. Как на подбор: бурые, серые, черные.

– Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой… Слушай, хозяин, отпустил бы меня, ну что я тебе сделал? – в очередной раз заканючил мужичок. – Не будь подкаблучником, ты ж мужик. Почему ее слушаешь? В тебе такая силища! Ты же царь зверей, князь оборотней, пуповина вселенной! Зачем тебе я? Выпусти, и тогда все поймут, что ты никаких колдуний не боишься, что ты сам по себе – боевая грозная единица. С тобой считаться начнут. Отпусти, а?!

– Отстань, нежить, я делом занят, – пробурчал Потапыч, не оглядываясь.

«Интересно, – подумал анчутка, – что это за дело битый час чесать между глаз медведю? Он что тебе, щеночек? Такой лизнет, полголовы не станет. Короче, тот еще бездельник, этот [берендей]». Впрочем, раз он так, мужичок решил ему подыграть.

– Каким таким делом, может, подмогну?

– Тебе искусство не понять, не трать мое время.

– Ты имеешь в виду те две строчки: «Твой лед руками растоплю, тебе я счастье подарю»? Фу, более унылого набора звуков не придумаешь. Творческий бздец настиг и не отпускает? Да любого ярмарочного менестреля кондрашка хватит от такого рифмопорства!

– Подслушиваешь?

«Ого, – удивился анчутка, – Потапыч почти зарычал! Обиделся что ли? Нашел, на что обижаться. Ну и пусть, все равно не отпустит. А если с другой стороны зайти?»

– Чтобы не услышать твоего бормотания, надо уши законопатить. Выпусти, и я тебе такие вишни сочиню, которым сирены южных морей обзавидуются, любое женское сердце растопят. У меня талант толочь лед и пудрить мозги!

– Ну уж нет, сиди, где сидишь, пудри себе… что там у нежити в наличии. А я пока отойду. Тьфу, весь настрой сбил. И… не балуй! Я рядом.

Мужичок с интересом стал смотреть, как хозяин из человека в медведя оборачивается.

Сначала его затрясло от потуги, затем кости задвигались – как только кожу не прорвали? Тело округлилось, увеличилось, лицо превратилось в морду, и, наконец, шерсть отовсюду из-под кожи повылазила. Нехилый черно-бурый медведь встал на лапы: дышит, вздыхает, вертит мордой. Да чтобы батю к маме не пускали, откуда такие народятся?!

– На меня ты не дыши, из пещеры убеги, – прошептал как можно тише анчутка.

Интересно, как проговорка откликнется?

Зверь рыкнул в его сторону и медленно, вперевалочку, направился в соседние коридоры искать вдохновения. Какой послушный мишка! Как-то встречал мужичок в одном борделе такую же тонкую натуру… Яскером, кажется, кличали – тот еще бабник и балагур. Вздохнул, огранный круг сильно уменьшал силу скороговорок. Находясь в нем, особо не пошутишь. Однако своего он все же добился! И как только Потапыч скрылся из виду, анчутка проговорил:

– Повернись-ка на бочок, прикуси-ка язычок.

Медвежонок, до этого спокойно лежавший в соседней ложбине, неожиданно заскулил, вскочил и отбежал от бока медведицы. От него разлетелись в стороны разноцветные бабочки. «Так… Дело пошло», – обрадовался затейник. И принялся размахивать руками, показывать язык, улюлюкать и всячески дразнить малыша. Тот встал как вкопанный, понюхал воздух, дал лапой себе по уху, не понимая, что от него хотят. Затем повернулся спиной и пошел обратно к мамке.

– Нет, куда же ты? – забеспокоился мужичок. – Неуклюжий ты, растяпа, наступи себе на лапу.

Было видно, как медвежонок споткнулся. На этом терпение у него лопнуло! Он зарычал, развернулся и побежал на обидчика, но в момент, когда собирался уже схватить его зубами, врезался носом в невидимую преграду. От боли и обиды детеныш совсем по-человечьи заревел – некоторое время на проказника смотрели наполненные болью два черных глаза – и понесся обратно к медведице.

Та, видимо, что-то почувствовала. Заворочалась, преодолела сонливость, встряхнулась и пошла навстречу своему сынку. Когда тот к ней прижался, она лизнула его в мордочку, а потом посмотрела на мужичка. Тяжело так посмотрела. Нехорошо. С продолженьицем!