Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

Несколько раз пришлось задержаться и оказать помощь: вытащить из расщелины пожилую женщину, вправить руку испуганному мальчишке, наложить шину на сломанную ногу молчаливого воина. Он не ждал от них благодарности, просто быстро помогал и пробирался дальше. Да они его и не волновали – то ли изморозь проникла в сердце, то ли сказывалось отсутствие домовят, то ли воспоминание о красной воронке изводило червем.

Как ни торопился, времени потерял достаточно, а когда добрался, убедился, что не зря беспокоился.

В стене был широкий проем – обрушился целый пролет. Перед ним громоздились трупы любичей, убивших любичей. Стрелы торчали из спин, тела посечены братскими мечами.

Отрок бросился к ним, перевернул одного, второго. Лица сплошь мужские, еще теплые. С трудом верилось, что они уже не дышат. Он искал подсказку. И нашел! Взгляд зацепился за знакомые клинки – они одиноко лежали в сторонке. Видел их у Любавы, когда та приходила красоваться в госпиталь у Капища. Девица не говорила с ним, но раз в день обязательно заявлялась. Сначала женщины охали, потом привыкли, а затем и вовсе стали гордиться, а то и повторять за ней. В итоге многие девушки присоединились к воинами на стенах, прибавив им с Велемудром работы.

Любава была здесь! И раз ее оружие оставлено, с ней случилась неприятность!

Митяй остановился, выпрямился, его руки покрепче перехватили рукояти двух тонких клинков. Блеск их стали придал уверенности. Скажите, с кем сражаться, и он будет биться насмерть! Скажите, куда идти, и он пойдет!

В вышине разнёсся клёкот орла. Небесный охотник перебрался поближе к горам.

За ним приглушенно проревел боевой рог.

И в этот момент где-то в ущелье сошла лавина. Или нет? Холод усилился. Дыхание стужи покрыло лицо льдинками. Юноша с трудом проморгался и бросился в пролом.

Холод стал проводником для пастуха – он провел его через ров, вдоль прибрежья в узкое горное ущелье. Иногда то, что страшит, и заставляет двигаться вперед. Пушистые ели били по лицу, их лапы хватали за одежду, клинки норовили выпасть из рук – все говорило ему: «Остановись!» Но отрок упрямо шел по видимым лишь ему следам. Пока рядом что-то не промелькнуло, схватило и не перекинуло его через голову. Паренек больно плюхнулся в сугроб. Его придавили сверху и прямо в ухо спросили:

– А теперь скажешь, что тебе нужно?

***

Тугарин остановил своего коня перед ущельем. Крепость упертых любичей осталась позади. Он был высок, силен и статен. Гордая осанка демонстрировала привычку повелевать. Панцирь отливал черным перламутром. Перья белыми крыльями отходили от шлема. Из прорезей забрала сверкали гневом глаза. За его спиной четыре ближника держали четыре черных шелковых стяга.

К царевичу подъехал перекат, чья шерстяная накидка шелестела привязанными к ней красно-синими ленточками. Его лицо скрывала костяная маска, сделанная из черепа неизвестного животного. Правой рукой он перебирал связку бусин с плененными сущностями выкидышей Изнанки.

– Мы опоздали, – глухо сказал Тугарин, всматриваясь в воздушную воронку, поднимающуюся над деревьями и с каждым мгновением все больше и больше расширяющуюся к небу. В потоках воздуха синее переходило в фиолетовое, превращалось в цвет аделаида, чтобы затем смениться глубоко алым.

– Да, это так, – согласился шаман. – Снежная дева нашла покровителя. Пророчество начало сбываться.

– Демиурги нас вновь опередили.

– Мне спустить выкидышей? – спросил шаман. – Под этими стенами полегло много славных багатуров. Мы можем убить всех любичей, не проливая больше своей крови.

– Не стоит, – в голосе царевича промелькнули стальные нотки. – Их смерть не принесет успокоения, как и смерть девушки теперь не даст преимущества. К тому же за нашей спиной свирепствует эта тварь – демон из самых страшных снов. Скольких шаманов ты готов ему скормить, скольких свояков мы должны еще потерять? Ни чары, ни волшба, ни кровавое колдовство, ни свора выкидышей не стали ему помехой. Они пали… один за другим. Он буквально съел их тела и выпил души! Мы уходим. Пошли весточку братьям Коржам о том, что здесь все напрасно. Пришла пора им самим выйти из тени.

И Тугарин развернул своего коня на юг.

Соловушка бушевал. Вождь ватажников был вне себя от гнева. Перед ним на коленях стоял обросший низкорослый древич, без шапки, в грязном латаном кожухе. Вокруг валялись разорванные в клочья овечьи шкуры и подушки. Пух медленно оседал на пол, взлетая каждый раз, как Изверг Пустошей делал шумный выдох. Три нагие рабыни в страхе забились в угол. Четыре злобных зверя отворачивали свои морды. Лишь Рагозя оставался безразличным: в этом зале он и не такое видывал.

— Как? Как могло случиться, что на моей земле пропали мои лучшие следопыты? Кто смог одолеть Мергена? Чьих это рук дело?

— Заходили к нам двое: воин с мечом с приметной рукоятью – в виде девы, переплетенной с медведем, и паренек с дурным взглядом. Куда бы этот паренек ни шел, рядом с ним бормотание слышалось, нежитью за версту несло. Хорошо, не задержались, после ночи ушли. Мерген как узнал, что они недалече, решил их выловить, сказал — они особенные.

Древича заметно подтряхивало, нижняя губа дрожала, зрачки расширились, на лбу проступили крупные капли пота. Дуралей догадался, во что вляпался, и его отчаяние все больше переходило в панику.

– Особенные… Ты слышал, Рагозя, и здесь эти странники отличились. Это же явно те, кто прихлопнули брата Алуара, нашего беспокойного волколака.

Соловушка обернулся к допрашиваемому и заорал:

– Как ты понял, что с моими людьми не все в порядке?

– Так они ж не возвернулись. Мы ждали-ждали, а их нет и нет. Через несколько дней наткнулись на брошенные сани, а потом и на останки лошадок. Шатун их того, погрыз. Чуть позже около Черного камня погребальное кострище обнаружилось и следы боя, по которым один одолел пятерых и увел с собой двух.

– Каких еще двух? — переспросил предводитель ватажников. Его неимоверно большая лысая голова нависла над древичем, один из зверей заскулил и обмочился.

— Твой человек пленника вел, малого такого, хотел вам показать. Иванко кликали. Ну и второй — паренек этот, при воине был.

– Значит, Мерген скорее всего погиб, – на этот раз тихо проговорил Соловушка.

Тут уже и Рагозя напрягся.

Изверг побагровел, его громадные ноздри раздулись. Понимая, что за этим последует, воевода поспешно вышел в прилегающую комнату, прикрыл створки дверей, однако его достало и там. Голова враз налилась тяжестью, в висках закололо, кто-то из стражников рухнул на пол. Рагозя захрипел, прислонившись к стене. Надо было перетерпеть, скоро пройдет. По-тер-петь , какое же уродство — эта головная боль! Но рожать больнее, он помнил муки на лицах баб. И когда огнем прижигают иль щипцами ноготь рвут, тоже больнее. Так что… Через пару биений сердца отпустило. Три глубоких вдоха. И он, тяжело ступая, вернулся к вождю.