Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

– Вставать не разрешали.

Охотник нагнулся и поднял голову пленницы за подбородок. Внимательно посмотрел ей в глаза и процедил:

– Да. Ты дорого стоишь. Тугарин за тобой аж с Костяного берега барсом примчался. Считай, все Дикое поле пересек, быстрей иного голубя. Не одну седмицу меня обрабатывал и, как видишь, убедил. Золотая ты наша, краса-девица…

– Чем же я так приглянулась Тугарину?

– Не личиком точно. Говорил про черное пророчество: что-то в тебе есть такое, что ему требуется, со всей этой белибердой связанное. А точнее – сама спросишь, как прибудет.

Любава решилась. Нужно было действовать и действовать споро. А для этого придется пойти на жертву. И она, превозмогая себя, игриво сказала:

– А тебе? Ты-то не Тугарин. Может, сладим без него?

Охотник провел большим пальцем по ее нижней губе. Девушка отчетливо почувствовала, как забурлила в нем кровь, как участился стук его сердца. И он считал себя умнее прочих?

– Ты же девственница? Девственница, – утвердительно прошептал он. – Тугарину нужна ты живая, про твою невинность он ничего не говорил. А ты и не против, по глазам вижу. Постарайся, и я подумаю, отдать тебя степняку иль с собой забрать. Строптивые – они ведь самые вкусные, когда до дела доходит.

Любава промолчала. Если он так успокаивал свою совесть, ему же хуже. Промолчала она, и когда он ее поднял, сорвал меховую накидку и грубо бросил животом на поваленное дерево. Металл окровавил кожу чуть выше ворота со спины. Осторожничал, гадина, клинок к шее приставил!

Она вспомнила слегка веснушчатое лицо Митяя, его карие умные глаза, недоумение от ее поцелуя. Гаврило, Петро, Митяй, такие хорошие и чистые, но нет вас сейчас рядом. Макошь, родительница, неужели на это придется пойти? «И пойдешь, – зло подумала она, – другого пути нет, времени нет, надо решать здесь и сейчас».

Между тем Чеслав продолжил. Одним рывком стянул с нее штаны вместе с сапожками, при этом Любава больно ударилась носом о сук. Руки, как и ожидалось, ей не освободил. Голые ступни почувствовали ожог от снега, язык – привкус крови. Затем он задрал ей подол кольчуги и хлопнул по ягодицам. Хмыкнув, негодяй увлеченно раздвинул жертве ноги и запустил в нее пальцы. От его уверенных, наглых движений у пленницы невольно заколотилось сердце. Почему именно с ним у нее должно быть впервые? Что за издевательство?! Однако голова ее свешивалась со ствола вниз, чего, собственно, она и добивалась. Ворот кольчуги отошел от тела.

– А ты уже мокрая, – с придыханием сказал этот дурак. Какой же у него мерзкий голос!

Он поднес свои пальцы к носу и шумно вдохнул ее запах. И повторил, вызвав у нее вскрик. Пульсация в животе нарастала, и с этим ничего поделать она не могла. Зато помогла выскользнуть оберегу из-под кольчуги. Схватила его овал зубами, вкус коры и крови перемешался. Красная шишка упала рядом.

– Царевич еще не подъехал? – услышала она чей-то молодой голос. – О, Чеслав, мы насильничать не договаривались!

– Стойте, где стоите. Никто вам и не предлагает. Кто его знает, что Тугарин с ней сделает, может, конями разорвет, а может, южным продаст. А так хоть память о своих останется.

На этих словах насильник вошел в нее пульсирующим ударом, ее внутренние мышцы задрожали от его глубокого проникновения, стало горячо и больно. Второго движения Любава сделать ему не позволила. Наконец-то шнурок оберега зацепился за сук, и она рывком сорвала его с себя.

Тут же от ее дыхания пролегла кристаллическая дорожка. Повеяло стужей, крупные снежинки закружились в воздухе, красная шишка покрылась инеем, а вскоре спряталась под холмиком снега. Сапфировые змейки показали свои язычки. Белесая полупрозрачная нимфа проявилась в воздухе.

Этого хватило, чтобы Чеслава отбросило от девушки на добрых несколько сажень. Он упал, подняв тучу снега, без штанов, еще покрытый ее влагой.

Любава ощутила промозглый голод, рядом пульсировала энергия, ее нужно было забрать. Она выпрямилась, и ее руки без усилий разорвали хрупкие путы. Нимфа с глазами без зрачков и белым лицом открыла рот. Выпущенные стрелы бессильно упали к ногам девушки. Она разрешила, и три ледяные статуи заменили охотников – тех, кто выжил в стычке у проема стены и кого не спасли их обереги.

Похититель поднялся со снега и затравленно оглянулся.

– Ведьма, ты сучья ведьма, вот почему тебя так хотела заполучить эта отрыжка бездны, басурманов сын. Но Чеслав тебя не боится, он насадит тебя на свой нож, как насаживал на...

О чем он дальше кричал, какие гадости извергал его рот, ей было уже неинтересно. В нем билось большое, сильное сердце. На нем еще оставалась ее кровь. Его жизнь обещала притупить мучающий ее голод. Сапфировые змейки зашипели голосами Обители ветров. И она направила на него своих змеек.

Сначала у несчастного затвердели руки. Он упал на колени. Попытался пошевелить ладонями, но те перестали его слушаться. Кинжал выпал из разжавшихся пальцев. Затем у него отнялись ноги. Он пополз к ней, извиваясь, как червяк. Его рот продолжал сыпать проклятьями. Она дала ему доползти до себя. И когда он уткнулся в ее голые ступни, потрогала пальцами ноги его губы. Он попытался их укусить. И тогда его зубы выпали – один за другим. Глаза заволокло белесой дымкой, в них промелькнули ужас, мольба, что-то еще, но она не простила. Глаза треснули, и негодяй отдал ей все: и то, что забрал, и то, что не успел.

– Не закрывайся от меня. Я тебе нужна, – услышала она голос, лишенный эмоций.

Любава подняла голову и дико захохотала. Ей было хорошо! Она была так сильна!

Она больше не отказывалась от дара! Не собиралась оставаться той, кем когда-то была!

В небе над ней поднялось снежное торнадо. Оно крутилось все быстрей и быстрей, пока ближайшие кедры сначала не прогнулись, а затем надломились и сорвались в безумную карусель. Вместе с красными шишками, рыжими белками и ледяными останками охотников. Вместе с ее памятью и сожалением…

***

Клёкот орла. Крик хищника в вышине…

…А за ним раскатистый звук рога – насмешка право имеющего.

Митяй смотрел, как со снега встал человек богатырского сложения, в черной перламутровой броне, в шлеме, из которого крыльями отходили назад белые перья. Как выстраивались ряды перекатов. И как шел по мосту окровавленный рыцарь.

Дементия никто не встречал.

Ратники сгрудились вокруг раненого воеводы, лежащего на площади среди таких же пострадавших. Никто не поднял головы, когда появился рыцарь. Ни одна живая душа! Лишь Велемудр мельком взглянул в его сторону и опять склонился над порванным боком Семушки.

Неприятно пораженный таким равнодушием, пастух устремился со смотровой площадки вниз, перескакивая через ступеньки. Кто еще подставит плечо другу? Кто поддержит его добрым словом? Через пару мгновений он оказался подле воина, прислонившегося спиной к основанию башни, и встал как вкопанный. Дева оцарапала лицо. Медведь дернулся навстречу. В рыцаре бушевала ярость, пугающе-беспощадная. И эта ярость готова была выплеснуться морем!