Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

Девушка безостановочно проносилась от начала каравана в его конец и затем обратно. Зорко следила за всеми и каждым. Она сознательно притягивала к себе взоры. Камнеград выглядел, как гнилой зуб: террасы проломленных крыш, рытвины и провалы, съежившиеся Идолы на вершине холма. Нет, пусть лучше смотрят на нее.

Любава больше не сомневалась, что обрела нечто, отличающее ее от других, и не собиралась отказываться от дара. Без новой встречи с тем, кого как бы и не было, как-нибудь проживет. А вот без этой силы в грядущей войне не обойтись. Теперь она знала, где искать кляксы из видений – этих гостей из Захрусталья. Велемудр, сам того не подозревая, открыл ей глаза.

Купцова посланница поравнялась с санями, в которых ехали Митяй с кудесником. От нее не укрылось, как в тот же миг переменился пастух, как загорелись у него щеки, как выпрямился его стан. Такой милый! Хотя какой же он пастух! Пастухи не несут в себе жар цветка папоротника! Эта была та тайна, которую уже она поклялась сохранить. Поклялась сама себе — для него, как подобное сделал он — для нее.

— О чем вы так увлеченно спорите? – не без игривости спросила девушка, при этом на Велемудра старалась не смотреть.

– Я убеждаю сего юношу стать моим учеником, — ответил волхв. И склонил в знак уважения голову. Между ними установилось нечто вроде перемирия: он не трогал ее, она не касалась его. Пока Любаву это устраивало.

– А что юноша?

-- Проявляет редкое дуболобство; считает, что не может оставить рыцаря.

– Кого? – удивилась наездница. – Инородца? Митяй, взгляни наконец-то на меня. Не укушу. Наемник рано или поздно нас покинет. И что тогда ты будешь делать? Пойдешь следом? Но зачем тебе это? Ты нужен здесь, нужен своей родине, нужен мне. Разве тебе этого мало? Потому прошу, прислушайся к словам более мудрого мужа. Учись, учись всему и у всех, кто предлагает. Впереди война. Каждый должен быть на своем месте!

– Ты считаешь, мое место среди кудесников? – паренек посмотрел ей прямо в глаза, аж дух перехватило!

– Если это поможет разобраться с твоим даром , то иди к ним, – немного хрипло ответила она. Неужели он считывает ее мысли?! Она невольно облизнула губы. Мысли-то больно нескромные.

Кобыла занервничала, повела в сторону, Любава отвлеклась, успокаивая ее. Хороший повод прервать их немой диалог, смахивающий на дуэль!

– Ну а если не к волхвам, тогда возвращайся к своим овцам, может, это твоя судьба. – Она опустила плетку на бок Белянки. Та рванула вперед, и вскоре всадница обогнала караван. И что ее так зацепило? Девушка вздохнула полной грудью. Она знала – что.

Воспоминание о поцелуе до сих пор обжигало и губы, и душу. Это воспоминание позволило остановить белесую нимфу и сапфировых змеек. Оно же защищало сердце от стылых ветров, которые жили в ней. Безумие постоянно шептало ей в ухо. И не осиновый оберег с вечным трилистником хранил ее – талисманом служил этот поцелуй во тьме у подземного озера. Жар от него мог растопить целый айсберг, что уж тут говорить про бедное девичье сердечко. А то, что на самом деле целовала она, а вовсе не ее, из памяти стерлось и стало неважным!

С каким тщеславием красавица наблюдала, как с каждым днем нравится Митяю все больше и больше! Как он пересиливает свою робость и тянется к ней. Как в этой борьбе растет над собой.

Впрочем, тут ее размышления прервали. Навстречу из-за холмов с выпученными глазами выскочил посланный вперед дозорный.

– Там, там… – от волнения воин не мог выговорить ни слова.

К ним тотчас подскакал Семушка. Благодаря врачеванию волхва он оправился поразительно быстро и теперь неизменно находился во главе каравана с десятком своих ветеранов.

– Говори же, не мямли, – рыкнул воевода на дозорного.

– Там побоище, страшное дело.

Любава пришпорила Белянку и первой добралась до вершины холма.

А за холмом…

При впадении Камушки в Ра-реку образовалась неровная долина. Еще недавно ее покрывали ели и сосны, еще недавно среди них бродил сохатый олень. Теперь же деревья частично были повалены, частично выжжены. Сугробы ужались, покрылись грязной коркой, кое-где торчали кучи пепла. Но когда девушка присмотрелась получше, увидела: то не пепел, а густая темная масса, в которой перемешались остатки человеческих тел, брони и одежды. Две волчьи тени метнулись к дальнему лесу. Дыхнуло смрадом.

Всадница повернула голову, и на нее уставилась оторванная лошадиная морда. Закрыла глаза – к ней протянулась чья-то рука. Еле сдержала рвотный позыв, не хватало еще осрамиться, высказать девичью слабость.

– Знатно повозюкались, – подытожил осмотр воевода.

Он слез с коня и указал сначала на характерную секиру повольников, затем на круглый щит перекатов. Что-то начало проясняться. Но такая магия! Зачем, а главное, откуда? Они же буквально переварили друг друга, устроили не битву, а бойню. Темная масса – это же их изжаренные тела, словно они искупались в лаве, а потом так и застыли.

За спиной начали тормозить сани, с минуты на минуту камнеградцы должны были увидеть побоище. И они увидели. За дни осады любичи насмотрелись на всевозможные жуткие раны, встречались с колдовством и смертью, но никто из них не оказался готов к такому. Люди молча брели по долине к Ра-реке, изредка отбрасывая в сторону страшные находки. И все больше впадали в уныние и оцепенение.

Неожиданно Любава заметила совершенно голого человека, который как безумный метался среди любичей. Мускулистый, не шибко обросший, с шаманской звериной маской на лице, усиливавшей страх и без того напуганных людей. Впрочем, ему не мешали. Некоторое время он хаотично перемещался вдоль обоза, иногда долго смотрел под ноги. И вдруг выхватил невесть откуда знакомый меч, стремительно перебежал к толстой корявой сосне и пронзил ее ствол.

– Упырь, – кто-то испуганно завизжал. Многие вздрогнули, какая-то баба уронила младенца.

Сердце девушки сжалось и снова застучало, прежде чем она пустила Белянку в галоп, чтобы в три мгновенья оказаться рядом с пронзенным деревом.

Обнаженный, а им оказался леховский рыцарь, лежал у корней лицом вниз, широко раскинув руки. Из сосны торчало вросшее в нее существо, отдаленно напоминающее человека. Клинок пронзил его чуть ниже левой ключицы. Рукоять меча в виде девы, переплетенной в танце с медведем, слегка вибрировала.

Семушка, отставший от Любавы лишь на круп коня, кончиком кинжала приподнял губу существа. Судя по боковым клыкам, оно, и правда, было упырем, теперь уже окончательно мертвым. Кожа с пятнами, лохмотья на располосованном теле, массивная челюсть, вытянутые пальцы с когтями – упырь мог бы наделать бед, если б не был впечатан в дерево. А воин его добил. «Может быть, он не совсем пропащий, этот рыцарь», – пронеслось в голове у девушки.