Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

– Не друг с другом здесь люди сражались, – задумчиво произнес подошедший Велемудр, – а били они общего врага, хмыря и его подручных , что пришли за их душами.

Митяй и еще один ратник подхватили рыцаря за руки и оттащили к ближайшим саням. Любава проследила за ними. Пастух был, как и все, угрюм, да к тому же весь наполнен заботой о друге. В этот раз на нее даже не взглянул. А мог бы! Может, тогда ягодицы рыцаря не торчали бы прямо перед ее глазами.

– Что нам делать? – обратился к ней Семушка. – Лед на Ра-реке взломан.

Враз забыв об упыре, неблагодарном пастухе и ягодицах рыцаря, дочь купца проскакала долину и остановилась на обрыве. В отличие от людей Белянка выглядела довольной, она то и дело норовила встать на дыбы или броситься за очередной холм, не дожидаясь разрешения хозяйки. Вот и сейчас кобыла подняла переднюю ногу и забила по воздуху, едва не съехав вместе со всадницей вниз. Но девушка даже не заметила ее проделок, настолько скверно все выглядело.

Если ледоход и не начался как следует, то сам лед вызывал сомнения. Трещины пронзали его гладь, кое-где льдины наехали друг на друга, кое-где виднелась вода. И в довершение часть сверкающей равнины была словно покрыта пеплом. Ровная темная прямая шла с одного берега на другой – как раз напротив того места, где сейчас стояла Любава. Черный след, который мог оставить только хмырь . Еще один привет из Захрусталья!

Девушка спешилась, зацепила поводья за остатки куста и начала спуск вниз. Длинные полы накидки мешали, но повезло благополучно добраться до берега. Там ее догнал тяжело дышавший Семушка. Бежал что ли? Чуть позже, когда она сделала несколько первых неуверенных шагов по льду, появились Велемудр с Митяем. Оба осторожно пошли по тропинке, проторенной воеводой. «Тоже мне – неразлучная парочка», – подумала она.

Потом обернулась и подняла глаза. С обрыва на нее смотрело множество напуганных лиц. Любичи явно утратили бодрость духа. Они готовы были повернуть назад или, по крайней мере, пойти берегом. Многие раненые этого не переживут. Апатия моментально покинула ее. Злость привычно расправила свои крылья. Нет уж, она этого не допустит!

– Велемудр, и ты призываешь к переговорам? – сама того не замечая, девушка перешла на крик. – Смотри, повольники с перекатами, казалось бы, злейшие враги, а нет, объединились, не испугались, вместе дали бой черной гадине. Погибли, все погибли! Но отогнали ее! Возможно, тем самым спасли нас. А мы?.. Пойдем к ней на поклон, будем договариваться? Что на это, волхв, скажешь? Может, повторишь при всех свое предложеньице?

Любаву накрыло. Она все кричала и кричала. Ее космы выбились из-под капора, в глазах плясал безумный огонек. Но никто не пытался ее прервать, любичи словно застыли, с трепетом ловя каждое слово.

И тогда ее руки сами сорвали оберег, и холод привычно изгнал из нее остатки тепла. Нет, сегодня убивать она не будет. Сегодня она явит свою силу, чтобы людишки поняли, кто их истинный вождь. Они заслужили чуда, заслужили знак. Все пойдут за ней. Она поведет их за собой. Как воительница Севера! Как предвестница пророчеств! И она приказала.

Сгустился воздух, снежинки увеличились в размерах, а вскоре закружились кристаллами льда. Река вздохнула и обновила свой панцирь: трещины и разводья затянулись, ледяные нагромождения сгладились, белизна сменила следы пепла.

Женщина без зрачков, чье тело укутано в тончайший белый тюль, сотканный из мириады звездочек, засмеялась. Ее смех был неприятен, но прервать его Любава не могла. Лишь когда подошел пастух, взял из рук оберег и осторожно завязал на ее шее, невидимая людям нимфа прекратила свой мерзкий хохот.

Сердце девушки освободилось от чар холода. Она была благодарна за очередной ожог огня папоротника. Пастух вернул ее из ледяного плена и сделал это вовремя!

Любичи хранили молчание. Но в их взорах виделось столь желанное одобрение, смешанное с благоговейным почитанием. Они ее признали! Готовы были идти за ней, в них пробудилась надежда. Как она и хотела!

Лишь глаза Велемудра были полны зеленого огня, и его посох покрывала сетка рун. Ему еще предстояло понять, кто она. Ему еще многое предстояло понять.

Один из ветеранов подвел Белянку, помог дочери Космы взобраться и, ведя лошадь под уздцы, гордо пошел по обновленному льду через Ра-реку. С другой стороны шел пастух. Девушке показалось, что это лучший день в ее жизни! Она уже забыла, что осталось позади и кто ждал ее впереди.

***

Митяй смотрел на исхудалые руки Дементия и понимал, как тот устал бороться с разорванной памятью, самим собой и гложущей болью. Руки многое могли рассказать: их напряженные движения, эти незаконченные жесты.

Рыцарь недавно пришел в себя, и пастух забрал его в свои сани. Волхв не возражал. Впереди ждали посады Кистеней. Но до них еще надо было добраться.

Желая отвлечь друга, паренек спросил:

– Как получилось, что легендарный Тугарин, безжалостный царевич, вдруг отказался брать на щит нашу крепость? Чего он испугался?

– Тугарин не знает страха, – слабым голосом ответил Дементий. Он сидел, уткнувшись головой в колени, и дрожал всем телом под накинутой шубой. – Думаю, в его представлении крепость уже пала. Однако подземные толчки, лавины, разрушения… они-то его и убедили… тем более, когда вокруг снуют повольники. Как перекат силен в поле, так повольник – в рукавах местных рек, а дружить они особо не дружат. Войско же Тугарина мы порядком проредили. И потом, царевич не просто воин и предводитель, он также неслабый шаман. Знать, что-то почувствовал, чутье сработало…

Что почувствовал царевич, пастух догадывался, но расстраивать товарища не стал, тому и так досталось. Поймет позже, когда наберется сил…

– Ты хорошо его знаешь? – поинтересовался Велемудр.

От Митяя не укрылось, как потемнело лицо рыцаря, как сжалась его правая ладонь.

– Хотел бы сказать, что это не так, но врать негоже. – Дементий прокашлялся и продолжил: – Случалось нам ранее пересекаться. Когда я только прибыл в Княжий град и был принят в дружину, отрядили меня с посольством говорить с царевичами перекатов. По прибытии в их Ставку в Диком поле нам устроили представление. Лучшие воины кочевников показывали свое искусство. Так нам пытались внушить, что мощь перекатов не знает границ. Они метко стреляли из лука, метали ножи, сходились в рукопашной, но вот бой на копьях меня не впечатлил, о чем я неосторожно и поведал на пиру.

Мои слова больно задели некоторых из них и, как оказалось, особенно Тугарина. Мне предложили доказать слово делом. Делом так делом. Выпил браги, взял копье, выбрал щит, влез на коня и выехал навстречу их багатуру. Всадники-то перекаты отличные, но копейный бой требует особого мастерства, в нем важно всё: осанка, посадка в седле, положение локтя, выброс руки в нужный момент; вот и ткнул я их поединщика хорошенько, вылетел он из седла так, что самостоятельно встать не смог. После чего повторил то же со следующим. Не выдержал такого унижения их предводитель, предложил мне с ним съехаться. Вскружили голову одержанные победы, подумал я в гордыни: «Что мне какой-то там царевич бездомных, только еще одного извалять!» Хоть и пытались посольские меня остановить, но я никого не слушал, обновил копье и пошел на него. Тугарин оказался хорош или я уже был слишком пьян, но выбили мы друг друга одновременно. Давно меня так на задницу не ссаживали. Хотел было встать и поблагодарить за науку, но меня снова уронили и повязали ближники царевича на глазах любичей, а те даже не рыпнулись. Побили слегка, сорвали одежды да голышом и бросили в сырую яму. День, два, три, короче, не помню, сколько там просидел. Пару раз вместо еды помои на меня выливали, иногда копьями кололи, а то и камнями забрасывали. В общем, невесело было.