Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

Митяй смотрел на Милаву и не мог налюбоваться. Всё ему в ней было мило: и рыжий локон, выбивающийся из взлохмаченных косм, и худые руки, теребящие травинку, и вырез рубахи с приоткрытой грудью. И молчали они... Лишь на задворках сознания шевелилось воспоминание о черноволосой Марфе, а еще дальше — мысль о том, уж не сон ли это. Но просыпаться не хотелось: слишком сильны были чувства, слишком долго он ждал этой встречи.

— Благодарю, что не бросил, пришел за мной, – проговорила, наконец, девушка. – И не предполагала, что свидимся. Всегда такой робкий, со мной в игры не играл, ко мне на мельницу не ходил.

— Я всегда мечтал… подойти, поговорить, проведать... Но ты…так красива, – сбивчиво начал оправдываться юноша, не в силах отвести от нее глаз. -- Думал, не замечаешь. Вокруг тебя же одни молодцы… вились, берегли тебя и подарками задаривали. Куда мне, пастуху, с ними тягаться?

– Но не они за мной пришли! – порывисто воскликнула Милава. – И потом, замечала я, как ты выглядываешь, смотришь на меня. Ждала, когда пересилишь себя, но не успела…

Девушка сникла, откусила кусочек персика, задумалась. Пастух боялся пошевелиться. Вдруг упорхнёт, растает дымкой, развеется ветром, он столько раз обманывался. Но нет, время шло, а она оставалась той Милавой, которую он когда-то потерял.

Ее настроение снова изменилось, она на него озорно посмотрела и воскликнула:

– Но кто нам мешает наверстать упущенное, мы же здесь навечно?! Не воробушки мы, чтобы улететь, и не рыбки, чтобы уплыть. Так будь что будет, насладимся тем, что дадено. Не хочу откладывать, ни мгновения, ни одного биения сердца!

Примятая трава колола молодой крапивой. Настырный муравей лез через раскрытую ладонь. Нельзя сказать, что Митяй не возрадовался словам девушки. Сердце его ликовало… и трепетало, ибо помнил он, как ведьма поместила душу Милавы в свое тело, помнил, и как волхв создал пустую оболочку, поразительно на нее похожую, а также, чем все закончилось.

Между тем девушка, кинув быстрый взгляд, приблизилась и кратко его поцеловала. Пронеслось в голове: если и есть на свете счастье, то оно вот такое незатейливое – когда ее руки касаются его рук, когда ее космы щекочут его лицо, когда ее губы так близки к нему! Только почему-то красава, тоска его сердца, тень не отбрасывала...

И как подумал об этом, так приметил у нее резцы вместо зубов и синеватый оттенок на пальцах. На краткий миг захотелось не сопротивляться, принять уготовленную участь. Но пересилил себя, выскользнул из ее объятий и припустился из сада обратно в замок, а за ним под журчание ручья и стрекот цикад нёсся нечеловеческий хохот:

– Куда же ты, полюбовничек, мы даже деток не начали делать?

Опять бежал Митяй по замковым коридорам, перепрыгивал через ступени лестничных пролетов, мимо картин былых эпох, мимо доспехов, к стене прикрепленных, и боялся обернуться, ибо за ним следовало нечто: стучало копытами, обдирало боками дверные проемы, сбивало рогами потолочную лепнину. Так спешил, что не заметил, как в тупик попал и с разбега в стену влетел, а за коридорным поворотом кто-то продолжал смеяться, приближаясь.

Тут припомнились слова Морены – на острове неземные законы действуют, на разум завязанные, и если сильно захотеть и смелости набраться, можно многое вытворить. Сосредоточился парень, отсек от себя всё отвлекающее и от испуга ли или от иного чего сотворил волшбу, о коей помыслить не мог раньше: замедлилось время, цвета потускнели, и раздался звон, наподобие комариного писка. Подчиняясь его желанию, пространство вокруг стало сминаться, предметы увеличились, пока пастух не осознал, что стоит на четырех лапах и крутит длинным хвостом. Не тратя времени даром, протиснулся он в расщелину между стеной и полом и в последний момент увернулся от противного лязга зубов за спиной.

Помчался дальше по мышиным туннелям, по забытым колодцам, по воздушным отводам. Понимал ли, что происходит? Навряд ли… Слишком сильно колотилось сердце, слишком крутой обуял ужас. И продолжалось это, пока он не вывалился на верхнюю площадку башни, где предстал обратно человеком. Времени раздумывать не было, потому запрыгнул на крепостной зубец и тут же замахал руками – едва не поглотила его пропасть. Да не один он уже был на башне. Когда обернулся, увидел трехсаженную рептилию – Змея по-нашему, Дракона по-ихнему – с острыми рогами, зубами-саблями, с крыльями, сейчас сложенными и прижатыми к бокам.

Змей шевельнул хвостом и молвил:

– Не печалься, Митяй, расставаться с жизнью всегда неохота, но хоть в родном облике помрешь.

«Разве стоит смерти страшиться, если она неминуема», – невесело подумал пастух. Он вспомнил разоренную родную весь, возлюбленную свою – настоящую Милаву, с космами, рассыпанными желтым кленовым листом по земле, девочку, бегущую от Бабая, привычную жизнь, теперь навсегда потерянную. И одновременно почувствовал, как звездная пыль потекла сквозь пальцы, как ветер зашептал свои секреты, словно Стрый был рядом, его давний друг.

Род изначальный! Макошь-родительница!

Паренек перестал бояться, страшиться больше было нечего. Он направил раскрытые ладони в сторону Змея.

Прошло мгновение. Перед ним заискрился воздух, загустел и сорвался копьем, попав в правый глаз рептилии. Видимо, злобный враг не ожидал такого. Похоже, и колдуны ошибаются. Змей зашипел, отшатнулся, но затем с хлопком наотмашь вдарил по груди Митяя длинным хвостом. От удара юношу отбросило назад, и он потерял опору…

Тогда Митяй широко расставил руки. Как там говорил Стрый – люди тоже летают?

Но он-то не златокрылый грифон, просто человек. Так почему же Стрый над ним смеялся?

А со стены вослед смотрели Ее голубые глаза…

***

Рыцарь шел по колдовскому замку. Шаги эхом разносились по залам. В душе царило спокойствие. Колдун так колдун! Он попробует, а там как получится.

Замок впечатлял. Стены украшали гобелены из тончайшего сукна, то тут то там стояли изящные фарфоровые вазы, и везде мебель из дорогого красного дерева. Искусная резьба покрывала массивные двери, в окнах вставлены разноцветные стекла, полы выстланы зеленым мрамором, широкие лестницы сверкали медным малахитом и позолотой перил. Иногда в солнечные галереи доносился глухой рокот бушующего океана.

Его родовой меч был при нем, вес кольчуги успокаивал. Впрочем, сказать, что он жаждал битвы, было бы неправдой. Его бы полностью устроило, если б удалось договориться и избежать кровопролития. Даже больше. В том, что надо с Колдуном договариваться, он не сомневался. Главное – начать разговаривать.

Так он и вошел, раздумывая над проблемой сродни «быть иль не быть», в очередной зал. В нем с потолка, терявшегося в темноте, свешивалась многоярусная люстра с горящими восковыми свечами. В громадном камине пылали дрова, а жарко между тем не было, даже наоборот, рыцаря охватила какая-то пог ребная сырость.