Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

Пастух потрогал языком распухшую губу. Солено! Эх, если бы он ее не оттолкнул! Бешено застучало сердце, внизу подозрительно набухло. Эх, если бы он мог поступить иначе! Опять представил, как красавица его целует, и теперь он ее не отпускал, не отталкивал…

Тут он вытер вспотевший лоб, развернулся и поспешил за всеми. За спиной кричали души…

Чуть позже вышли на поверхность. Однако ночь заставила вернуться обратно. Любава сторонилась пастуха. Тот старался ее не замечать. В одном из залов в нерукотворном камине, образованном благодаря причудам противостояния камня и воды, развели огонь. Старик поистине знал все о местных пещерах! Так, без труда обнаружил схрон местных рудокопов и разрядил их нехитрую ловушку.

Все трое прижались перед огнем друг к другу, тепла не хватало: Велемудр посередине, Митяй с Любавой по краям. Кудесник раздал вяленое мясо, завернутое в лепешки, и фляги с талой водой. Журчание в животе напомнило о том, что уже сутки как во рту не было ни крошки, так что еду паренек принял с особой благодарностью.

– Так откуда ты, юноша, прибыл? – спросил Велемудр. В отличие от молодых есть он не торопился.

– На закате, если смотреть через Пустоши и Леший край, а не обращать свой взор к серпу Ра-реки, лежат земли, именуемые Порубежьем, – немного тягуче проговорил отрок. От воспоминаний ком встал у него в горле, и рассказчик судорожно сделал глоток из фляги. – Там и находился когда-то мой дом, жила моя отара и текла безмятежная жизнь. Да только выгнали меня недобрые перемены, заставили покинуть родину. Не задержался я и в Княжем граде – Ингвар объявил охоту на моего спутника, рыцаря Дементия. Он славный человек и хороший воин, много лет назад из земли лехов прибыл, честно служил и выполнял поручения князя и его воевод, да времена изменились. Пришлось бежать, пока не оказались в Кистенях, где дали слово сопроводить тебя, девица, обратно к твоему отцу.

– Возвернуть хотите? А меня спросить не забыли? – сердито воскликнула та.

Митяй скосил глаза на Любаву, на ее вздернутый носик, карие глаза, румяные щечки и русые космы. Ее поцелуй еще жил на его губах, руки еще держали ее ускользающие пальцы, но в то же время он невольно подумал: какой же она еще ребенок. Сбежала от отца, настроила в Камнеграде всех против себя, забралась в пещеры, будто что-то в них могла изменить. И чегой-то он решил, что она – Снежная дева из пророчества? Правду говорят: язык мой – враг мой! Но не спорить же с ней. И он ей не ответил.

– Я не зря про души у озера сказал. Думаю, волхвам известно, что на Калиновом мосту происходит. Но известно ли, к чему все это может привести? Слышат ли мудрые мужи, как трепещет твердь планеты, как растекается по Нави хрустальный звон – звон Разлома, как кричат от боли малые существа? Понимают ли провидцы, сколько Артрия еще выдержит?

Голос пастуха надломился. О чем он думал у озера, как мог отвлечься на поцелуй, будь он не ладен!

– Вода открывает тем, кто спрашивает, воздух рассказывает тем, кто слушает, потому известно мне о проблемах Нави, – молвил старый кудесник. – Но связь между хрустальным звоном и затором на Калиновом мосту – смелое утверждение. Хотя это многое бы объяснило… как одновременно и усложнило б. Никому из живых не пересечь реку Смородину, никто не сможет бросить вызов тому, кто засел на мосту чрез нее. Так что нам остается? Молиться и просить? Просить у пращуров, которые сном закрылись от звона? Получается замкнутый круг.

– Неужели до пращуров не достучаться?

– Чтобы они пробудились, нужна жертва. Только не ведомо, какой эта жертва должна быть. Кровью их не удивишь, Яростень залил ею на сто лет вперед. А все остальное оставляет их равнодушным.

– В твоих словах слышится отчаяние. Но нельзя же просто опустить руки, нужно что-то делать, – горячо возразил пастух.

Слова старика не убедили, Морена предлагала хотя бы попробовать. Тогда он не смог, но, может, найдется другой способ? Где-то, кто-то, как-то подскажет, а возможно, и поможет. Ведь, если не вернуть ушедших с тропы, то необходимо дать им возможность пройти ее. Среди них мучается и его Милава. Ну… или не его. Только это ничего не меняло. Неважно, чья она, важно, что он ее помнит и она ему дорога.

– Не по плечу нам эти игры. Среди волхвов, как и среди прочих людей, нет того, кого бы признали Многоликие, – сказал старик. И пастух заметил, как вспыхнули зеленым его глаза, но тут же затухли. – Но ты прав, делать что-то надобно. И кто-то уже делает.

– Вы в курсе, что здесь не одни? И заданные вопросы невежливо оставлять без ответа, – вмешалась в разговор Любава. – Калинов мост. Река Смородина. Навь. Души. У нас тут штольни опустели, целый город переселять придётся. Не одни вы орешки грызете. Может, вам добавить горсточку?

– Верно говоришь, увлеклись, некрасиво вышло, – поддержал ее кудесник, поспешно поднимаясь. – Давайте укладываться, а я из схрона еще дровишек принесу.

Ухнул медный гонг. Завибрировала слюда в окнах. Служанка уронила гребень на пол. Любава оторвалась от созерцания своего отражения в зеркале и провела рукой по щеке. Снова раздался глухой мрачный звон. Набат звучит к беде — правило, впитавшееся с молоком матери. Предательски скрутило живот.

Только не паниковать! Мало ли зачем это все. Но волнение никуда не уходило, как и не прекращался звук гонга.

Тогда Любава поднялась, отстранила служанку и спустилась по лестнице из светлицы в холодную клеть. Перед дверьми она сменила ко ты на сапоги до колен, набросила короткую шубку, шарф-снуд, проверила кинжал за поясом, второй закрепила за голенищем и вышла наружу.

Улица оказалась переполнена людьми. Народ стекался к стенам Камнеграда.

Перед квадратом надвратной башни Семушка выстроил гарнизонных ратников. Их лица были напряжены — воины готовились умирать. Рядом суетились конюхи, накрывая большими деревянными щитами привязи с лошадьми. Мальчишки поспешно отгребали сено под навес. Отовсюду тащили шкуры. Позже их смочат и набросят сверху на все, что может гореть.

Дочь купца, никем не остановленная, взбежала на смотровую площадку башни и глянула вниз.

На фате снежного покрывала перед крепостью, в долине, что уходила вдоль Камушки и горной гряды на запад, темными мотыльками носились вереницы всадников. Перекаты! Сотни и сотни. И они всё прибывали. Взор девушки метнулся дальше, к пока еще не тронутому сосновому бору. Там ее глаза невольно задержались на могучем воине, восседавшем на приземистом, плотно сбитом жеребце цвета черного перламутра. Такого же цвета панцирь был на всаднике. От его шлема белыми крыльями отходили перья, под стать гриве коня. Перед ним стояли два пеших кочевника. В их руках трепетали черные знамена. На груди Любавы под оберегом заныла кожа – справятся ли ее любичи с таким полчищем?