Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

— Царевич Тугарин пожаловал, – пояснил незнакомый мужчина. – Проклятье небес и ужас земли. Никого не признает, берет все, что может. Считает сушу своей вотчиной. Я думал, его орда полегла при штурме перевалов Ридована, но нет, опять он за старое. Снова степь отдала ему своих сыновей. В него, как и раньше, поверили!

Любава обернулась. Это был рыцарь, о котором упоминал Митяй. Тот лех, кому поручили ее возвернуть. Девушка поморщилась: мало того, что ушел служить от своих к иноземцам, так еще и рот разевает. А облачился-то, облачился! Неужели воевода рядовичу из своих запасов броню выдал? Сколько чести наемнику! Коренастый, чуть выше нее, с внимательными серыми глазами и ровными чертами лица, снизу аккуратная клиновидная бородка. В руках горшкообразный уродливый шлем. Безусловно, преотвратительный тип!

– Знать бы, что ему тут надобно и как он прошел сквозь левобережные засеки, – проговорил взволнованно Хадко. В отличие от рыцаря старшина излучал испуг, его глаза бегали из стороны в сторону, усы опустились книзу, руки теребили перстни на пальцах.

— Шаманы с ним, — раздался за спиной голос Велемудра. «И он тут, — подумала Любава, – как я всех-то вас не заметила?» – Стен будет мало, придется серьезно попотеть. Не обессудьте, весточку о помощи не передать. Навь с Изнанкой заблокированы, а голубей ястребы кочевников рвут на вылете.

— Разве наши воины разучились дрова рубить? – с вызовом воскликнула купцова посланница, дерзко окинув взглядом мужчин. -- А если мышами решат прикинуться – бабы с коромыслами на стену встанут!

В этот момент послышались хлопки, в сторону любичей полетело множество стрел. Девушка, как и многие другие, завороженно наблюдала за их полетом. Но в последний миг Велемудр шепнул заветное слово, и руна, ранее им подготовленная, сверкнула голубым. Лишь пепел коснулся лица Любавы. Макошь род ная, ведь могло все здесь и закончиться!

Набат смолк. Первая жизнь оборвалась.

Воин в броне цвета черного перламутра все так же неподвижно рассматривал крепость. Он словно что-то выискивал на ее стенах.

– Дитя мое, прошу, позволь тебя увести, второй раз могу и не успеть, – тихо проговорил волхв. – Обещаю, никто не дрогнет, каждый будет стоять до последнего.

– Сам, – вмешался Хадко, – я сам провожу нашу уважаемую госпожу. Правильно, незачем красавице подвергаться опасности. Мы уж как-нибудь…

Чудин крепко схватил ее за локоть и почти потащил к внутренней лестнице.

Любава перед ступеньками обернулась, воин у соснового бора поднял руку в латной перчатке…

Перед ее домом старшина рудокопов остановился, отдышался и сказал:

– Ты, девица, не серчай на меня, если что не так скажу или сделаю. Но не спеши, не спеши с выводами. Пустые штольни не повод ставить крест на Камнеграде. Он еще купцам послужит. Ведь лежит у самого сердца Старых гор, тут такие богатства под ногами, надо только нагнуться, присмотреться, принюхаться. Дай мне время, уговори отца обождать, и место это себя сторицей оправдает. Мне ль не знать.

– То-то ты один и процветаешь, – съязвила Любава. – Или правда, твой народец помогает? Не Мракобес ли шепчет тебе в уши? Не он ли просится с твоего языка? Признайся, ведь есть то, о чем ты не договариваешь?

Она вывернула локоть из его руки и отступила на шаг.

– Как-то зло у тебя получилось, – мягко проговорил мужчина. – Вроде бы ничего плохого тебе не сделал. Так и ты не делай, все же вместе под осадой сидеть. Подумай над моими словами, если что нужно, обращайся, мой дом – твой дом, твоя нужда – моя нужда. Помоги мне, и я стану твоим лучшим другом. А кусать меня не надо, мало ли как все повернется…

После этих слов Хадко развернулся и пошел обратно.

Любава успокоила дыхание. Каким бы трудным не было решение, оно уже принято.

Дни предстояли тяжелые, но в поражение любичей она не верила. К тому же в сундуках ждали своего часа острые клинки и собранный под нее доспех. Вот и пришла пора проверить, чему научилась у Ритарха. Пришла пора узнать, чего она стоит. И никакой волшбы, белесой нимфы и сапфировых змеек, лишь каленая сталь и воинская сноровка.

***

Шел пятый день осады. Всего лишь пятый, кто-то скажет. Уже пятый, возразят те, кто прожил эти дни.

Рыцарь открыл глаза. Осмотрелся. Вспомнил, где находится, вылез из-под теплых одеял и вышел голышом во двор с задка дома. Солнце еще пряталось за вершинами гор. Стоял предрассветный сумрак. Во дворе он облился водой, поморщился, когда студеная влага коснулась недавней раны на боку, долго вытирался и вернулся в дом.

Один из холопов Семушки, привычный к поведению Дементия, подал теплой суры, которую тот с удовольствием выпил. Сам воевода уже был на стене. Напиток из трав прогнал остатки сна. Лех без спешки облачился в доспех – в бригантину с поножами и наручами, повязал ремни, пристегнул ножны, закрепил на голове шлем – топхельм, неуместный в Прираречье, зато надежный, и под конец перекинул через руку со щитом убранный мехом плащ.

На улице остановился у каменной жабы. От сего животного в камне было немного; больше изваяние походило на толстую уродину. Но не спорить же с местными? Жаба так жаба. Дементий воткнул меч рядом с ней и встал перед поблёскивающим лезвием на одно колено. «Род, изначальный предок, помоги сдюжить, надели отвагой, не обидь удачей», – прошептали губы и повторили еще на двух языках. Так надежней, скорее услышат. И лишь потом направился к надвратной башне.

Пять дней не прошли даром: многие камнеградцы получили ранения, кое-кто перестал дышать. А ведь и штурма толком не было, так, проба сил. Где-то шаманы швырнули колдовством, как-то ночью перекаты попытались перелезть через стену. И постоянный ливень стрел, слишком плотный и точный даже для кочевников.

В эти дни пастуха видел редко, да и то мельком. Тот, если не ухаживал за ранеными, пропадал с Велемудром на Капище. Там они то ли духов сдабривали, то ли шаманам шаманить мешали – в их дела рыцарь не вникал. Одно хорошо, паренек был при деле! Глядишь, и оставит его волхв в учениках.

Это надо же, звезды пастух срывал! Чего в мире не делается! И ведь чувствовалось, не врет. Замечал рыцарь в нем необычность, так оно и оказалось. От Митяя словно исходили волны тепла. Они беспокоили, пробуждали что-то темное, прячущееся глубоко внутри. Скрытый зверь, проклятие или благословение рода Забугоровских, скалил зубы, рычал медведем, кричал девой, становясь сильнее с каждым днем.

Дементий не хотел этого, но кто его спрашивал. Контроль над мыслями, разумом, сознанием постепенно утрачивался. Ему оставалось лишь идти навстречу своей бездне.

На башне он облокотился на поломанный зубец. День обещал быть жарким! Внизу во многих местах и так неглубокий ров был засыпан, во льду вала прорублены ступени и сделаны вставки. От соснового бора мало что осталось, перекаты очень постарались – извели до выхода из долины, от реки до склона Камня.