Сергей Самаров - След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

– Пошли кого-нибудь посмотреть, куда в Русе боярин заглянет. Сначала он, конечно, как заяц, крутить следом будет, путать, по городу помотается, но потом обязательно в свои лавки наведается, а вот куда потом… Неплохо было бы узнать. Поищи кого помоложе, чтобы на мальчишек походили. Мальчишки везде одинаковы, и у словен, и у русов.

– Сделаю, княжич, – согласился Русалко, обернулся, и подозвал к себе пару стрельцов. Внешне они, и вправду, на мальчишек походили. Хотя руки, конечно, имели стрельцовские, сильные, но эти руки скрывались одеждой, и потому определить сразу, что это стрельцы, было невозможно. Сотник объяснил молодым стрельцам, что требуется посмотреть. Те согласно кивали, потом отдали налучья с луками и тулы со стрелами сотнику.

– Если что, боярина больше не бейте. У него и без того глаза ничего, почитай, не видят. А после кулака совсем закроются. И… Вон у ворот стоит вагр, в шапке вместо шлема, должно, из леса вернулся. Волосы рыжие во все стороны из-под шапки торчат. Он голосом на князя Буривоя похож. Возьмите его с собой. Может, сгодится…

Стрельцы послушно поскакали к воротам, обменялись с вагром несколькими словами, тот побежал за стену. Стрельцы дождались, когда вагр вернутся на коне, и скоро все втроем поскакали по дороге в сторону Ильмень-моря. Годослав тем временем двинулся дальше, въехал в ворота, и сразу направился к чужому дому, где в первый раз навещал Велибору. Ее уже должны были перенести туда.

Собирать торжество по поводу похорон ятровки Гостомысл не желал. Он даже тризну хотел сделать небольшую, и незаметную. Тем не менее, около дома, где временно жила Велибора, уже собралось много людей. Причем, как сразу определил Гостомысл, посторонних. Здесь же стояли и вои полка Гостомысла, и даже немолодой сотник Бобрыня был здесь же.

Гостомысл подъехал сразу к Бобрыне.

– Откуда столько людей собралось, сотник?

– Люди приходят разделить с тобой скорбь утраты, княжич. И не только…

– Я по их довольным лицам вижу, что не только… Что говорят?

– Многие говорят, что боги покарали Велибору. За тебя. Все считают, что она направила в тебя отравленную стрелу. Ее винят, и ее старую труболетку Бисению. Ты бы, княжич, тайком как-то Бисению из города выпроводил. А то возьмет кто-то грех на душу, придавит старуху. Уж поговаривают об этом почти открыто.

– Спасибо, что предупредил.

– Еще поговаривают, но это только тихо, что Велибора отравила Буривоя, – шепотом сообщил Бобрыня. – Если поверят, народ может и носилки с телом в Волхов сбросить. Полынью прорубить не долго.

– Я понял. Ты сейчас иди, и потихоньку, под видом зевак, приведи к дому свою сотню. И к носилкам никого не подпускай. Расставь людей чтобы и в глаза не бросались, и не позволили никому буйство устроить… И вообще, почему столько людей без работы?

– Слух насчет смерти княжны прошел, народ и собирается.

– Потихоньку начинай спрашивать, почему они не на работе. Сам слух пусти… Кто с работы без разрешения ушел, тот питания на день не получит ни на себя, ни на семью.

– Понял. Это подействует, – согласился Бобрыня, и двинулся в сторону верхних ворот, где квартировалась его сотня.

Что такое, иметь дело с толпой, княжич хорошо представлял. Тем более, с толпой жителей Славена, которые всегда были сравнимы нравом с Буривоем, да и сам Буривой считал себя чистокровным местным жителем, потому как нравом был в свой народ. Хотя, вроде бы, первоначально толпа настроена в пользу Гостомысла, и против Велиборы, в частности, и против хозар, в общем, но потом настроение может легко измениться. Настроение у горожан после пожара сложное. Могут и Гостомысла, и Буривоя в своих бедах обвинить, могут для того, чтобы пар из души выпустить, сжечь в Людином конце две имеющиеся здесь хозарские лавки. После лавок пожар может охватить все строения. По простому крику настроение может вдруг измениться прямо противоположно, и уже обвинения будут выдвигать кому угодно. Кому-то может показаться, что вагры, пришедшие в земли словен, им мешают. По большому счету, княжич хорошо понимал, что такое отчаяние. Он сам, когда, стоя на берегу Лабы, получил известие о сожжении Славена и о смерти отца и гибели брата, на несколько минут впал в отчаяние, не зная, что будет дальше. Но Гостомысл имел характер бойца. Он не имел склонности пугаться трудностей. И эта черта характера позволила ему быстро взять себя в руки. Но не у всех такой характер имеется. Кто-то может свое недовольство и на других срывать. Только неизвестно, будет ли человеку от этого легче. Княжичу от такого легче не стало бы. Но на то он и княжич, чтобы уметь управлять собой. Большинство же людей этого не умеет. Потому Гостомысл и отдал приказ сотнику Бобрыне привести к дому сотню. Бобрыня человек опытный и сообразительный. Он не выставит своих воев, как стражу, чтобы горожан не злить. Более того, как видел Гостомысл, Бобрыня, прежде, чем к сотне поехать, сказал что-то нескольким своим людям, что оказались здесь же. Те спокойно разошлись среди горожан, и что-то начали передавать другим. И толпа стала редеть достаточно быстро. Видимо, речь заходила о том, что не получат дневного пайка те, кто в рабочее время свое место покинул. Оставлять жену и детей, не говоря уже о самом себе, голодными в дополнение к холоду, никто не хотел…

Боярин Самоха, как и предполагал княжич Гостомысл, следы путал не хуже заправского зайца. И поехал сразу не в свои две лавки, расположенные в Русе, а просто поплутал по торговым рядам, присматриваясь к тому, чем торгуют лучше всего. И только после этого в свои лавки направился. Обе лавки были здуньские, торговали глиняной посудой, и располагались в разных концах Русы, чтобы одна другой в торговле не мешать. Но и та, и другая лавка находились в рядах лавок зьдунов Русы, хотя пользовались среди варягов особой популярностью. Дело было в том, что в окрестностях Русы блина была только обычная, коричневая, и вся глиняная посуда выглядела одинаково. А недалеко от Славена, прямо на берегу Ильмень-моря против капища Перыни, зьдуны копали белую глину, с осени заготавливали запасы на всю зиму. На белой глине легко и красочный узор наносился. Был более заметным и праздничным, чем на коричневой. Правда, белые горшки сразу становились черными в печи, но ведь не всю посуду в печь ставят. Для печи жители Русы покупали себе более дешевую посуду из коричневой глины. Для печных горшков и рисунка никакого не требовалось. Печь не для красоты. Но не зря сами словенские зьдуны держали в своих мастерских молодых женщин, которые ловко цветы и разные узоры могли малевать. Такая посуда хорошо продавалась везде.

Сам боярин Самоха собственных мастерских не имел. Он просто скопом [57] Скоп – оптовая покупка. Понятие происходит от старославянского значения – «множество», «скопление». покупал дешево посуду из белой глины в ремесленных мастерских Людинова конца, и отвозил ее в Русу. И имел на этом неплохой доход. Забрав выручку из своих лавок, боярин оставил в каждой по мешку с новой посудой, осмотрелся, знакомых словенских лиц поблизости не увидел, и только тогда поехал в терем посадника Русы Ворошилы. Но Ворошилы дома не оказалось, дворовый человек сообщил, что посадник к князю Здравеню отправился. И Самоха, долго не думая, посчитал, что и он может туда же явиться, и поехал. При этом не забывал по сторонам посматривать, отгибая угол ведмежьей полости – нет ли за ним слежки. Но людей на узких и тесных улицах Русы было так много, что обнаружить слежку было сложно. Только показалось, что какие-то два отрока уже попадались ему на глаза еще в торговых рядах. Но оба глаза у боярина так заплыли синяками, что видно ему было плохо, а присматриваться было больно. И он не стал обращать особое внимание на отроков, тем более, оба повернулись к нему спиной, и разговаривали с каким-то кудлатым низкорослым мужчиной в кольчуге, при мече на поясе, но без шлема. Вместо приличествующего вою шлема на голове мужчины была только заячья шапка. А из-под шапки торчали в разные стороны рыжие нечесаные волосы, и выглядело это слегка смешно. Но и мужчина, как и отроки, на боярина не смотрел, и потому Самоха успокоился, и поехал в сторону княжеского терема. Там спросил у дворового человека, где ему найти посадника Ворошилу. Дворовый человек, конечно, понимал, что такую шубу простой горожанин носить не будет. Шуба, кажется, требовала уважения. Но синяки под глазами сильно смущали. Обычно знатных людей так не бьют. Вокруг знатных людей, как правило, бывает много защитников, которые на себя и принимают чужие кулаки.