Сергей Самаров - След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

Метель, что мела по льду Ильмень-моря, плотно уже к этому времени укатанную дорогу замести не успела. Да лошади всегда хорошо чувствуют копытами дорогу, даже когда ее заметает. Они не любят тропить новую, если есть возможность старой пользоваться, и не утруждать себя. И потому метель не замедлила пути, и скоро уже стали видны дымы костров, что во множестве жгли на берегах и Волхова, и Ильмень-моря, строители нового града. Словене не хотели замусоривать лес обрубленными ветвями, потому что этот лес всегда кормил их и грибами, и ягодами, и медом [59] Мед в восьмом веке еще, чаще всего, не с пасек собирали, а бортничали, то есть, собирали мед диких пчел. Он считался более полезным для организма, и сильно отличался по вкусу, как сейчас отличается мед с пасеки и искусственный мед. . И потому обрубленные ветви вывозили из леса большими возами, и раскладывали вдоль дороги кучами. Так же вдоль всей дороги, по которой лоси тягали еще не ошкуренные бревна, жглись костры, чтобы любой человек из работных, замерзнув, мог остановиться, и протянуть к огню руки. Примерно половина возов уходила в намечающийся город – часть на такие же костры, около которых могли погреться женщины и дети, часть туда, где были построены землянки, в которых уже поставили глинобитные «черные» печи. Землянки топили, преимущественно, днем, чтобы к ночи дым выветрился, и внутри было тепло отдыхать горожанам после нелегкого рабочего дня.

Эта забота всех о всех была не совсем понятна боярину Самохе. Раньше за своими соплеменниками он такой организованности не замечал. Ну, помогали, как могли… Сочувствующих чужой беде среди словен всегда было немало. Но чтобы вот так, в массовом порядке… Этого посадский советник не понимал, как не понимал, что это должно бы быть делом посадского совета. Боярин не знал, что, не увидев толку в посадском совете, распорядился князь Бравлин, и работные люди выполняют его приказ. А княжич Гостомысл через людей Русалко распространил эту весть среди народа. И словене были благодарны Бравлину за его заботу. Но Самохе настроения в городе не докладывали. Боярин считал, что настроения там должны быть такие, какие людям внушат, и потому больше заботился о том, как что-то словенам внушить, чем о том, чтобы их мнение услышать.

Вместе с обозом торговых людей боярин доехал до пристани на Волхове, расположенной рядом с большим мостом. Увидел, что на мосту люди работают, ремонтируют перила там, где они даже слегка обгорели, сам настил подновляют. Мост находился в ведении посадского совета. Кто в посадском совете мог распорядиться посадской казной, и выделить деньги на ремонт, Самоха не понимал. Вроде бы, никто не мог вынести такое решение помимо него. Это был, как виделось боярину, очевидный беспорядок. И потому он приказал вознице ехать не на другой берег, где тоже можно было подняться напрямую к воротам, а на берег со сгоревшей пристанью, чтобы проехать через мост. Около работных людей велел остановиться.

Люди работали, и при виде возка боярина не обернулись, и шапки с потных голов не сняли.

– Эй… Там… – выпятив нижнюю губу, позвал Самоха того, кто показался ему старшим в группе из шести человек. – Поди-ка сюда…

И поманил пальцем, словно ребенка пообещал пряником [60] Слово «пряник» пришло к славянам в другом звучании, нежели теперь, и произносилось, как «пьпьрь», что означало вообще-то «перец». Но изначально перцем называли все пряности, включая местные, которые произрастали в славянских землях. А пряник порой называли «медовым хлебом», поскольку при его изготовлении хлебное тесто из ржаной муки мешали пополам с медом, и добавляли только большое количество пряностей. Вкусовые качества были богатые, и различались «сухими духами», как еще называли на Руси пряности. Пряничное тесто подкрашивали для красоты жженым сахаром. угостить.

Тот обернулся, вытер рукавом пот с лица, махнул рукой, и продолжил отдавать команды, как правильно уложить крайнее бревно, чтобы оно держалось в связке с остальными бревнами общего верхнего настила.

– Эй, ты, тебя боярин позвал! – возница поднял кнут, готовый ударить, но пока еще даже не размахнулся, опасаясь того, что в руке у работного человека был топор. – Иди сюда! Живо…

Мужчина опять обернулся.

– Это который боярин, которого завтра просили с моста сбросить?

Самоха отшатнулся под навес возка, словно за ним уже руки тянулись, чтобы с моста сбросить, и ногой подтолкнул возницу в спину. И даже не сообразил спросить, кто просил сбросить его с моста. Выглядывать из саней, чтобы узнать расстояние от поверхности моста до льда на Волхове, необходимости не было. Сам он, облокотившись на перила, уже много раз смотрел с моста вниз, и думал о том, что бывает с теми людьми, кого на вече, случалось, сбрасывали за перила. Особенно зимой. Пробивали они лед или нет. Если в тяжелых доспехах быть, то, наверное, можно и лед проломить, чтобы сразу ко дну пойти. Потому, наверное, отправляясь хоть зимой, хоть летом на вече, доспехи редко кто одевает. Когда страсти разыграются, люди становятся неуправляемыми и в ярости своей готовы на многие необдуманные поступки. И потому с моста каждое вече кто-то падает.

Под самим мостом, между бревенчатыми срубами-быками, Волхов замерзал только в самые сильные морозы. А в относительно теплую зиму, как нынешняя, вода между «быками» бурлила, и лед по кромкам полыней был тонким и хрупким. Пожалуй, и без доспеха можно такой лед проломить. Особенно, если упадет человек тяжелый, как боярин.

– Гони домой… – приказал Самоха вознице.

Боярин не знал человека, который так грубо, с откровенной угрозой на него прикрикнул. Сказать честно, даже пригрозил. Может быть, это был словенин, может быть, вагр, хотя большинство вагров говорит с откровенным акцентом, а этот слова произносил достаточно чисто и четко… Это было неважно. Но хорошо, что предупреждение прозвучало. Завтра, отправляясь на вече, Самоха непременно окружит себя охранниками. И пусть проносить с собой оружие не позволяется никому, ни горожанину, ни боярину, ни князю. Но простой нож невозможно заметить, если человека не обыскивать. А когда такое было, чтобы кого-то обыскивали! Да и невозможно это при таком скоплении людей. Кроме того, нож оружием не считается, хотя, в действительности, это тоже сильнейшее оружие. Тем более, в толпе, где могут и ударить незаметно. И охрану следует вооружить ножами. Охрана никого к боярину не подпустит. И не даст никому ножом ударить.

Возок миновал мост, и мимо привратной стражи въехал в ворота. Около стражи боярин снова толкнул ногой возницу:

– Остановись. Остановись, тебе говорят…

Возок замер. Но никто из воев не поспешил к нему. Боярин Самоха внезапно понял, что не имеет среди народа Славена былого авторитета. Видимо, общая беда так на всех подействовала. Но его авторитет не среди горожан живет, уверял себя Самоха. Его авторитет живет в посадском совете и среди бояр-словен. Они-то его поддержат. Ведь не народу же выбирать посадника, а посадскому и боярскому советам. Первый выбирает, второй подтверждает выбор. Но и там, и там у Самохи уже есть договоренность с большинством. А на настроение населения княжества можно и внимания не обращать. Сегодня одно настроение, завтра будет другое. Сейчас эти люди, чьи дома сгорели, просто завидуют ему, его боярскому званию, его богатству. Даже тому, что дом боярина не сгорел, как не сгорел ведь Людин конец. Он сейчас домой вернется, погреет руки о теплую печку, пообедает, и ляжет спать на теплой перине. А второй периной укроется. И проснется только утром, когда все лицо от тепла будет покрыто потом. Вот этому люди и завидуют. И привратная стража тому же завидует.