Сергей Самаров - След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

– А там, внизу – не ударило? – спросил волхв Ставр, хорошо знающий и Духослава, и Береста. – Какая разница, где ударит…

Ставр с воеводой Славером сидели в уголке под книжными стеллажами.

Берест посмотрел на волхва-разведчика хмуро.

– И там ударило. Даже в голову боль вступила. И дар речи на время пропал. Но там мне и говорить было не с кем, а здесь, когда князь спрашивать будет, дар речи нужен.

– И что ты скажешь на назначение воеводы Славера бургграфом?

– Я не знаком с воеводой, и ничего не могу сказать. Могу сказать только за себя, что я сожалею, все-таки столько лет верой и правдой служил, а теперь оказался не нужен. Конечно, мне обидно. Но я, княже, со своей обидой справлюсь. Удалюсь, с твоего разрешения, в свое загородное имение, буду урожай зерна собирать, телят и свиней выращивать. Там заботами по хозяйству свою обиду и утешу. Возражать я не могу, не дано мне права на возражение. Я смиряюсь…

– Тебе, боярин, сколько годков-то уже? – спросил князь-воевода.

– Мама моя говорит, что через месяц будет семь десятков лет, как она меня родила…

– Нечто мать еще жива?

– Жива еще, слава Макоши [113]…

– Сколько же ей годков?

– Два десятка было, когда я на свет появился. Стало быть, будет девять десятков. Но ничего, пока здорова, верхом много скачет…

– Ладно, передай от нас от всех пожелание здоровья своей матери, но в загородное имение пока не спеши. Твой опыт нам и здесь понадобится. А назначение бургграфа Славера я тебе сейчас объясню. Ты сам, Берест, хорошо знаешь, что порядка на Руяне нет. Кто что хочет, тот то и делает. Каждый сам себя властью считает. Есть такое?

– Есть такое… – со вздохом согласился Берест.

– Исправлять это требуется. Причем, очень жестко исправлять. Железной рукой, которой у тебя нет. А у Славера есть. Ты здесь давно…

– Я здесь родился.

– Тем более. У тебя кругом родня и друзья. Будешь ты их вешать, если они виноваты?

– Да как можно, друзей-то…

– Вот. А Славер будет. И ты будешь ему помощником в делах думы. Будешь подсказывать, кто с нами, кто против нас, кто сам за себя. На кого положиться можно, кто предаст. С кем лучше ласково, а кого только и остается, что по голове стукнуть. Кто лучше тебя все это Славеру подскажет? Согласен на такое, боярин?

Князь Войномир говорил, одновременно, и добро, и жестко. И непонятно было, как у него такое получалось. Боярин Берест выглядел подавленным княжьей волей. Но эта же воля не отвергала его совсем от своей власти, и даже требовала возвращения, хотя он с ней уже почти простился мысленно.

– Согласен…

Князь-посадник Гостомысл, остановив на дороге весь свой отряд, только в сопровождении сотника Русалко сначала сам проехал до оконечности последнего холма, рассмотрел окружности, и объяснил сотнику, с какого места следует начинать, и только после этого вернулся к отряду. Русалко с рубщиками отправился вперед, и уже вскоре по тихому морозному лесу начал отчетливо раздаваться звук шести десятков топоров, рубящих смерзшиеся стволы. Звук был тонкий и ломкий, поскольку стволы смерзлись, и кололись, как ледяные.

Деревья валили не все. Только выборочно. Староста Ошкуя Зуберь сразу объяснил сотнику стрельцов, как делается «лесенка» на большое елке. Просто вырубаются ненужные ветви, мешающие подъему, но сам подъем становится обычным хождением по лестнице вокруг ствола. Держаться при этом следовало за сам ствол.

– Чтобы с такой «лесенки» упасть – очень постараться нужно… – сделал свое заключение Зуберь. Русалко оставалось только согласиться опробовать первым из стрельцов новый вид засады. Елки для стрельцов выбирали вместе сотник и староста. Тем временем, рубщики усердно и со знанием трудились. Уложив первые ряды деревьев, в основном елок, сосен и безлистных по зимнему времени дубов, позвали Русалко, предложив сотнику попробовать пробраться. Русалко коня оставил уже вскоре. Попытался пройти пешим ходом. Но, сообразив, сколько теряет при этом сил и времени, вернулся. Попытка не удалась, хотя двигался он вдоль стволов.

Движение со стороны кроны вообще казалось невозможным делом.

– А мы еще пять раз по столько же уложим. Им зимы не хватит, чтобы пробраться. Сами мы ходы умеем делать. Между кроной и землей. Прямо в снегу, – объяснил пожилой вой, приехавший вместе с Гостомыслом. – Если, конечно, до хода с той стороны дойдешь, можно и дальше проползти. Но тоже целый день на этой уйдет – только чтобы одному пробраться. А войско так пройти не сможет.

– А далеко ходы ведут?

– По необходимости. Обычно, когда враг уйдет, а проходить требуется. Тогда и делают. Сейчас это ни к чему. Время терять не будем. Ежели купцы поедут, пусть вернутся к Ошкую, и по льду Волхова двигаются. А нам в ту сторону пока ходить некуда. Ни к чему нам это… А с той стороны купцы поедут, им тоже вернуться не долго. Однако, слышал я, засаду на елки ставить думаете… Если вы перед засекой дорогу свеями выстелите, придется ход прорубать…

– Зачем? – не сразу понял Русалко.

– Оружие подобрать, доспех с убитых снять. Отремонтировать его не сложно. А все не новое покупать. Да и кузнецам, если не отремонтировать, продать можно. Им легче из кусков старой кольчуги, скажем, новую сделать. Все для города заработок. Помалу и многое набирается.

– Тогда сразу и начинайте делать свои проходы. Нас семь десятков. Пару сотен свеев уж точно там вам оставим, – пообещал Русалко.

– Ну уж… – не поверил пожилой вой. – Три десятка бы положить, уже прибыльно.

– Обещаю – пару сотен. Только мои семь десятков надо хорошо по деревьям рассадить.

– Это ошкуйские сделают. Они на такие вещи мастера…

В том, что лодейные плотники, в самом деле, мастера устройства засад на деревьях, сотнику Русалко предоставили возможность убедиться уже вскоре. Его позвал староста Зуберь. Показал ель, вокруг которой валялось много срубленных ветвей. Но все же не настолько много, чтобы освободить путь по стволу к вершине. Как человек, выросший в этих местах, Русалко хорошо знал, как не просто взбираться на ель, как мешают множественные ветки.

– И это все, что срубили? – спросил сотник, показывая на ветки под деревом.

– Если бы все сбросили, ты там, наверху, сотник, как курица на насесте, виден бы был. Ветки вырубали, и к другим привязывали, чтобы стрельца прикрыть, – объяснил Зуберь своим хриплым простуженным голосом. Такой голос бывает, как знал сотник, у кормчих, что водят большие лодьи в дальние страны. От морского ветра. Похоже было, что Зуберь не всю жизнь лодьи только строил. Наверное, и водил их в свое время. И морское дело знал.

Перевязав налучье от задней луки седла лошади к себе на спину, а тул от передней луки притянув за ремень к поясу, Русалко протиснулся под разлапистые нижние ветви. И сразу увидел то, что Зуберь называл «лесенкой». Под «ступени» были оставлены только толстые ветви, винтом идущие вокруг ствола. Мешающие подъему другие толстые ветви были обрублены, и бечевкой привязаны к оставленным так, что со стороны не было видно обработку дерева [114]. Поднявшись до конца «лестницы», сотник посмотрел на засеку впереди, за которой хорошо просматривалась дорога. Ширина самой засеки была в восемьдесят шагов. Стреляя через поваленные внизу деревья с такой дистанции, как посчитал Русалко, промахнуться невозможно.