Владимир Серышев - Гость волшебного мира. Книга первая: Незнакомец

Эти мысли, должно быть, ясно отразились у Фарбаутра на лице. Потому, что обернувшийся фон Зефельд, едва открыв рот, тут же и умолк, в кои-то веки, поняв всё без слов.

Фарбаутр перевёл взор на колдунью.

– Где он? – прозвучал его металлический голос.

Ведьма посмотрела исподлобья, и ответила вибрирующе низким тоном:

– Кто?

– Курьер – Фарбаутр вынул руки из-за спины.

И Витя увидел, как пальцы в чёрной перчатке плавно извлекли из рукава тонкую деревянную палочку! Он резко подался вперёд. Неужели, всё – конец?! Фарбаутр нашёл берлогу?! Но, где тогда Георгий? Снова успел скрыться?

«Нет… – разглядел он палочку получше. – Обознался. Это вообще какой-то обломок указки».

Фарбаутр наблюдал за выражением лица ведьмы. Старуха никак не среагировала на деревяшку – лишь зацепила краем глаза, будто пролетевшую муху. Определённо, предмет этот ей ничего не напомнил. И никаких ассоциаций не породил.

Либо, ведьма хорошо притворялась…

– Ко мне курьеры не ходят – произнесла она угрюмо. – Я почты ни от кого не получаю.

«Ещё один крепкий орешек» – констатировал Фарбаутр. Или колдунов подпитывает их врождённая магическая сила?

В облике ведьмы сквозила отречённость, равнодушие. И явственно, почти физически, ощущалась броня – пожалуй, прочнее даже, чем у смешливого курьера. И проломить её не удастся ни кулаком, ни электрическим разрядом.

Предстояла долгая, и кропотливая работа через анакрис, в допросной камере, в подвале. Здесь, на месте – ответов у старухи не вырвать. Чего не скажешь про других…

– Построить вместе с остальными – скомандовал Фарбаутр Бородачу, тут же повторил для Шенка по-немецки.

И круто развернувшись, пошёл со двора.

Фон Зефельд заторопился следом, оглядываясь то на избу колдуньи, то на брата. Очевидно, желая спросить: а как же обыск? Фарбаутр небрежно дёрнул щекой. Если что найдут – покажут.

Бородач снова схватил бабу Сейду за локоть, гаркнул в сторону сарая, где нарочито громко рылись шестеро полицаев:

– Ну?! Слыхали? – и обернулся к Вите. – А ты, рыжий, глухой, что ли? Общий сбор у вашего склада!

Витя по привычке чуть было не снял шапку – показать чёрную шевелюру. Опомнившись – наоборот, натянул её потуже, и выскочил через калитку на дорогу. И сразу же шарахнулся к соседнему забору, чтобы не сбила с ног орава проходивших мимо солдат. Они беззаботно лопотали меж собой, окликали товарищей по окрестным избам, должно быть, передавая приказ Фарбаутра.

Разрозненные группы полицаев и немцев во всех концах деревни выводили на улицу тех немногих селян, которые ещё были дома. И гнали к избе старосты – в общую кучу, куда через мгновение влился и Витя, завертев головой, отыскивая маму. А увидев, рванул навстречу, как и мама к нему.

Они пробились сквозь толпу друг к другу – под многоголосый гомон и собачий лай. Мама порывисто схватила Витю, прижала к себе. И он ощутил её паническую дрожь. Гораздо более сильную, чем тогда, первый раз, когда полицаи рылись у них на кухне.

Маму пронзал ужас при одном лишь взгляде на Фарбаутра, возле дома старосты – у порога. От его совершенно мёртвых глаз, и неподвижного, застывшего лица. Выражения посмертной маски, с каковым он принимал сообщения солдат – очевидно о том, что беглец нигде не обнаружен. Шум, гам, грохот, и лай десятков псов по деревне создавали сумасшедшую какофонию. Солдаты, докладывая о результатах, невольно повышали голос, почти кричали. Офицер в чёрном плаще морщился, кривился. Фарбаутр же, по-прежнему, был невозмутим.

Меж тем, на сбившихся гуртом селян ринулись полицаи.

– Разобраться! Строиться в шеренгу! – со всех сторон заорали злые голоса.

Стариков хватали за ворот, за плечи, толкали, волокли, подгоняли ударами прикладов. Пространство с новой силой заполонил дикий топот, приглушённые стоны, хрипы, тяжёлая одышка, бешеный – совершенно зверский лай пса Буяна, и почему-то – аромат свежей, ржаной выпечки.

Спешно встав в неровный ряд, лицом к избе, к Фарбаутру и солдатам, Витя понял, откуда запах: полицаи забрали хлеб, который утром напекла тётя Пелагея. Почти у каждого в руке был увесистый ломоть – сегодняшняя норма на семью – на завтрак, обед и ужин.

Выравнивая строй селян, полицаи покрикивали с набитыми ртами, смачно жевали тёплую мякоть, и аппетитно откусывали ещё. Витя сглотнул, в желудке заурчало.

– Все на месте? – гаркнул один из полицаев, едва слышный из-за собачьего лая, и с досадой оглянулся на Буяна.

Казалось, пёс – ещё немного – и рванёт вперёд вместе с будкой. Он неистово вздымался на дыбы, из клыкастой пасти клочьями летела пена. Налитые же кровью глаза испепеляли чужаков – полицаев и немцев – сумасшедшей яростью. Особенно страшной от бессилия, невозможности вцепиться во вражескую глотку.

– Заткните собаку! – не выдержал полицай.

Пёс взбеленился сильнее. Беспрерывный, хриплый лай стал похожим на рёв.

Офицер в чёрном плаще, рядом с Фарбаутром, что-то сказал и пружинисто направился к Буяну. Отстегнув на ходу кобуру, он вынул пистолет. Азартно, хищно усмехнулся.

– Господи… – прошептала тётя Пелагея.

Из шеренги, наперерез офицеру, кинулся Трофим.

– Он сейчас умолкнет! Умолкнет! – заблажил старик, прикрыв собой свирепого Буяна. – Он кобелёк-то умный!

Не дожидаясь реакции офицера – а скорее и стремясь её упредить – Трофим схватил пса за цепь и за ошейник. И с трудом поволок – упирающегося – к будке.

Офицер остановился, с интересом наблюдая за борьбой.

– Ну, ну… Буяша, Буяша… – приговаривал Трофим, и пихал рычащую собаку в конуру, ежесекундно озираясь на офицера. – Пелагея! Подай колоду!

Жена старосты вырвалась из строя, побежала по двору к поленнице. И покатила оттуда корявый пень для рубки дров.

Офицер жизнерадостно рассмеялся, мотнув головой. А Трофим перехватил пенёк, и принялся затыкать им проём будки.

Пёс внутри лаял, колотился и бился с исполинской мощью.

– Он не со зла ить! – заискивающе улыбался Трофим. – Он это по службе, господин офицер!

– Господин унтерштурмфюрер – веско поправил подошедший Бородач, ведя бабу Сейду. – Лейтенант, по нашему.

– По вашему – глухо произнёс староста.

Бородач прожёг его угрожающим взглядом.

Но, староста красноречиво смотрел на полицаев, которые щедро делились хлебом с немецкими солдатами. С шутками и смехом отдавая им свои ломти почти целиком. Немцы, взамен, дружески трепали полицаев по загривку.

Бородач выдохнул сквозь зубы, и подтолкнув бабу Сейду к шеренге, отошёл.

Двор же, вдруг, огласился улюлюканьем, воплями и свистом.

На пороге дома старосты появился полицай-цыган, прижимая к груди две большие стеклянные банки с мёдом.

– Видали?! – торжествующе взревел он.