Владимир Серышев - Гость волшебного мира. Книга первая: Незнакомец

Фарбаутр вдавил кнопку – и Витя чуть не подпрыгнул, испугавшись всерьёз! Из жезла вылетел нестерпимо яркий синий шар пульсирующих молний. С шипением и треском мерцающее ядро света промчалось кометой к дому, нырнув в дверной проём. Тёмные сени блеснули голубым сиянием – из мрака на миг возникли три бочки возле стены, а шаровая молния скользнула дальше в темноту.

И через мгновение, внутри, в избе, взорвалось бушующее пламя. Со звоном – мириадами осколков – вышиблись стёкла во всех окнах. А следом вырвался тугой огонь, словно из пасти дракона.

Старики, сломав шеренгу, отскочили, сбившись в толпу.

Немцы, полицаи, и фон Зефельд, тоже шарахнулись кто куда подальше. Лишь баба Сейда осталась на месте, как истукан с посохом. И Фарбаутр возле корзин.

В оконных проёмах стеной клокотал ревущий пламень.

Сквозь крышу повалил чёрный дым. По деревне громче залаяли собаки. Старики стояли, объятые немым ужасом. Витя легонько затряс головой – ему привиделись гибкие огненные демоны. Большие и малые, они плясали, извивались, предвкушая ещё более щедрый пир, когда подберутся к зимним заготовкам…

А затем, взметнулся истошный, пронзительный крик, полный отчаяния и боли. К горящему дому бросилась тётя Пелагея.

– Ой, господи-божечки, что ж вы творите?! – её голос рвал барабанные перепонки, кромсал душу. – Вы ж двенадцать десятков лет одним махом! Вы ж нас самих, что тут жили, и наших деток, что тут народились, вы всё наше родное убили!

Запнувшись, споткнувшись, тётя Пелагея упала. Староста поспешил к жене, склонился и крепко обнял:

– Пелагеюшка, не надо. Будет. Они не понимают.

Тётя Пелагея, вдруг, вскинула голову. И с ненавистью глядя на Фарбаутра, солдат, и полицаев поодаль, надрывно простонала:

– Чтоб вам самим гореть! И сгинуть! Чтоб прокляты все были! Чтоб в муках околели! И на том свете чтобы покоя не знали! И никогда прощения бы не получили!

Лейтенант в чёрном плаще, должно быть, увидел перед собой обычную полубезумную старуху. И залился восторженным смехом.

Солдаты вообще не обратили на неё внимания. Их больше занимал пожар, как возможность согреться. Ибо, холодный воздух сгущался, стыл, буквально, на глазах.

А вот лица полицаев побелели. Один растерянно заморгал. Другой начал озираться на товарищей несмело. Трое-четверо украдкой перекрестились. Цыган-полицай расстегнув ворот, зашарил слепо по груди, и выудив какой-то амулет из-под рубахи, вцепился в него трясущейся рукой.

Тётя Пелагея же уткнулась лицом в землю, согнувшись в поклоне перед пылающей, охваченной дымом, избой.

– Дом-батюшка, прощай, наш милый! – горестно вознёсся над двором её голос. – Благодарим тебя за то, что укрывал, спасал, оберегал! Жизнь дал – нам, и нашим деткам! Хранил нас всех под своей крышей! А мы тебя не сберегли! Прости нас! За то, что страшно умираешь! Уж я себя за это вечно корить буду…

И зарыдала, разом обессилев, содрогаясь от спазмов. В будке – утробно, длинно, протяжно – взвыл пёс Буян. Кто-то из солдат передразнил его под общий хохот.

Старики всхлипывали. Витя сглотнул ком. И ощутил, как по лицу стекает струйка. Он неосознанно утёр ладонью щёку – неужели, тоже заплакал? Нет, глаза были сухими. Но, по коже скользнула ещё одна капля. Влажную крапинку Витя ощутил и на носу. Затем – на лбу. И подняв голову, увидел парящие в небе снежинки. Слабый, едва наметившийся ветер сносил их в сторону от пожарища. Белые хрусталики словно бы и сами устремлялись прочь от огня – к людям, оседая на платках, на шапках, убеляя плечи, цепляясь за рукава. Будто не хотели и наземь – боясь быть втоптанными в грязь.

К парящим снежинкам незаметно примешались и пепельные хлопья, сливаясь с ними в медленном танце. Иные ещё тлели, раздувались красными искрами на лету. Снеговые крупинки, как живые, держались от раскалённых точек подальше.

Гул огня же, вдруг, заглушился электрическим треском. Витя быстро обернулся.

Фарбаутр по-прежнему стоял возле корзин, указывая на них чёрным жезлом.

– Чьё это? – повторил он безо всяких эмоций.

Остриё жезла сверкало вспышками миниатюрных, ломких синих молний. Злых, горячих, которым не терпелось на волю.

– Моё! – яростно взвилась, вдруг, лежавшая на земле тётя Пелагея. – Моё! Теперь ты довольный?!

Фарбаутр не повёл и бровью. Глядя пустыми глазами на стариков, он перевёл жезл в сторону следующей избы. Баба Авдотья, её хозяйка, поперхнулась, покачнулась.

– Не губите… – выдохнула в страхе. – Скоро зима же…

– Чьё это? – снова произнёс Фарбаутр, большой палец медленно вдавливал кнопку в чёрный корпус жезла.

– Это мои корзины! – рванул вперёд Витя. – И мой нож!

Сердце дико колотилось, узлами пульсировали виски.

Сзади вскрикнула мама, схватила за плечо, пытаясь удержать.

Но Витя отмахнулся, прыгнул ещё дальше, и замер. Фарбаутр сразу вперился в него холодным, пронизывающим взглядом. И опустив жезл, двинулся навстречу. За ним – лейтенант в чёрном плаще, Бородач, и несколько полицаев.

Стук сердца тут же смолк, и дыхание застряло в горле.

Фарбаутр и полицаи приближались, будто стая гиен или шакалов. С предвкушением изучая жертву на ходу.

«Что говорить…? Как объяснить, почему корзины бросил…? – лихорадочно соображал Витя. – Ведь так и не придумал…»

Фарбаутр встал напротив, в паре шагов. И вновь скрестил руки за спиной, убрав жезл из виду. Остальные расположились тесным полукругом. Десятки лиц, десятки глаз – все смотрели на Витю. От плотоядного их выражения пробивала внутренняя дрожь, и во рту пересохло.

«Георгий бы не боялся…! – пронеслось в отчаянии. – Он шутил бы, и смеялся над ними…»

Но, тело будто бы накрыла ледяная корка – Витя не мог и шевельнуться.

Из толпы выбралась-таки мама. Обхватив сына трясущимися руками, испуганно зачастила, но не Фарбаутру, а Бородачу:

– Да, это наши корзины! Мы грибы собираем! Это ведь не запрещено! Что ж нам есть-то? Вы сегодня и это забрали! – с ожесточением кивнула она на полыхающую избу.

От объятия мамы Витя ожил, и попытался вывернуться. Но, она вцепилась в него ещё крепче.

– Что им от ребёнка надо? – чуть не плакала мама. – Что он может знать про их дела?!

– Мама! – в возмущении дёрнулся Витя. – Я не ребёнок! Ты забыла?!

– Тихо! – рявкнул Бородач на них обоих.

У Фарбаутра не дрогнул ни единый мускул на бесстрастном лице. Лейтенант что-то сказал ему вполголоса, окинув Витю взглядом, и ухмыльнулся.

– По размеру лежбища в папоротнике, пожалуй, это он там и валялся… – произнёс фон Зефельд из-за левого плеча.

Фарбаутр прищурился. Ну, разумеется, помощник ведьмы – мальчишка. В общем, можно было догадаться. Быстрые ноги, зоркие глаза. Да и работать будет за мелкую волшебную игрушку-безделушку, которая, наверняка, и сейчас у него при себе.