Владимир Серышев - Гость волшебного мира. Книга первая: Незнакомец

Одновременно с ним плашмя упала и обугленная, чёрная стена полыхающей избы, словно открыв заслонку громадной топки. Мать мальчишки рванулась туда, в самое пекло.

– Сыно-о-ок! – голосила она надрывно, расталкивая на бегу солдат и полицаев, хотя никто из них и не пытался ей мешать.

Зато за женщиной кинулись староста с братом, под крики и вопли остальных селян.

Мать мальчишки влетела в клокочущую преисподнюю. Огонь сразу же ринулся к ней, вцепился в пальто. Но, мать и не почувствовала, хаотично кидаясь то влево, то вправо, то вперёд, то назад, с суматошным, паническим криком:

– Витенька! Витя! Родной мой, хороший! Сыночек! Где ты?!

Бушующая стихия ответила протяжным треском древесины.

Мать мальчишки вскинула голову. Оболочка дома рушилась, казалось, целенаправленно прямо на неё.

Как спички, хрустнули прогоревшие стропила. С громовым ударом обвалились брёвна потолочных перекрытий – гигантские, горящие поленья.

Мать мальчишки шарахнулась в сторону, едва увернувшись от падающей балки, но она всё же задела её по плечу, сломав фигурку наискосок. Мать прикрылась руками, и похоже только сейчас увидела, что горит сама. Огненные ручьи ползли по рукавам. Снизу будто спрут обвивал красными щупальцами ноги, с предвкушением загребая новую жертву.

Староста дико орал ей на бегу, махая ладонью:

– Анна, выходи оттуда!

По спине матери протянулась полоса огня, словно гребень дракона. Факелом вспыхнул платок на голове. Мать судорожно сдёрнула его – горящую, мерцающую тряпку – отбросила. И сбивая пламя с одежды, устремилась дальше в адское горнило.

– Сынок! – её отчаянный голос кромсал горячий воздух в клочья. – Я не уйду без тебя!

Пламя нападало на неё отовсюду. Пальто уже, казалось, само было соткано из огня. На голову сыпались пылающие доски, рассекая острыми зубьями лицо. Но, мать не отступала, и рвалась упорно вперёд.

Староста влетел в пожарище ураганом. Схватил женщину за плечи, застонал, превозмогая яростный жар. Мать мальчишки попыталась извернуться. Но, староста оторвал её от земли, и с разворота швырнул назад – прямо в руки своему брату. Тот поймал огненное тело, и сразу повалил на тонкий слой снега. Староста во весь опор выскочил следом наружу. И через миг дымящаяся кровля ухнула, словно в бездну, подорвав клубы угольного дыма, и россыпи искр. Дом обвалился остатками всей своей мощи, смешавшись в груду покорёженных, обугленных обломков.

Мать мальчишки, объятая огнём, похожая на саламандру, ползком рванула к пепелищу. Вонзаясь пальцами, ногтями, в мёрзлую землю.

– Витенька…! Витенька…! Витя…! – причитала она в исступлении.

Брат старосты, сколь мог быстро, набрасывал ей горсти снега на горящую одежду, но – бесполезно. Огонь поглощал его, словно пыль, со змеиным шипением. Наконец, староста сдёрнул с себя телогрейку, и накрыл им женщину с широкого размаху. И сразу же прижал её ладонями, не пуская дальше.

На помощь к нему подоспел и брат.

Мать мальчишки извивалась, выгибалась, с криком билась, как в припадке – оба едва сдерживали её изо всех сил. А через двор уже спешили остальные селяне – старики и старухи, даже хозяйка сгоревшего дома. В один момент возле останков избы образовалась гомонящая толпа, которая разом упав на колени, навалилась на женщину десятками рук.

– Анечка! Милая! Всё уже! Всё! Он к отцу ушёл! Не воротишь! – рыдали деревенские, поглаживая мать по спине.

Она же вдруг, внезапно застыла. Сжала кулачки покрытые волдырями ожогов – так яростно и непримиримо, что побелела запёкшаяся кожа. От головы до ног по телу прокатилась речной рябью мелкая дрожь. И – в следующую секунду мать мальчишки, неожиданно, обмякла. Раздался её протяжный, обречённый выдох, полный безысходности, бессилия и боли. Ресницы медленно, тяжко сомкнулись – женщина лишилась чувств, будто в мгновение умерла.

Деревенские с тревогой переглянулись.

– Вот и хорошо, пожалуй… – пробормотал брат старосты. – И сердечко поостынет. Не дай ведь Бог, разорвётся…

Фарбаутр стиснул жезл, и закрыл глаза, выпуская пар сквозь ноздри. Едва сдерживаясь, чтоб не начать в бешенстве хлестать молниями всех, без разбору – полицаев, деревенских, а то и солдат, попади кто под горячую руку. Затянутые чёрной резиной пальцы яростно вцепились в металлическую рукоятку – до дрожи. И крутанув внезапно жезл, прищёлкнули его к кобуре.

Злиться-то, в первую очередь, следовало на самого себя – за нетерпение, поспешность. Уже не первый раз! – вспомнил он допрос беглеца у реки.

«Не нужно было сходу давить на мальчишку! – чуть не вслух прорычал Фарбаутр с уничижительной злобой. – Во всяком случае, не напрямую!»

Ведь нащупал же действенный метод: пригрозить ещё раз сжечь соседскую избу! А не сработало бы – дал понять, что пострадает мать! Возможно, это удержало бы мальчишку и от побега, и – самоубийственного прыжка в огонь.

Если только, он на него решился своей волей… Фарбаутр медленно повернул голову в сторону ведьмы – единственной из селян, кто по-прежнему оставался на месте. Холодная, непроницаемая, совершенно безучастная к происходящему – к судьбе ученика, его матери… Одна посреди двора, отдельно от всех. Не человек… Потустороннее существо в людском облике. Безжалостное и практичное, как большинство в мире магов. И скорое на расправу с теми, кто ему уже не нужен.

Ведь мог ли мальчишка, ребёнок – пусть и храбрый, осознанно себя убить? Да ещё и настолько жутко? И вообще, пойти на смерть, лишь бы не выдать тайну?

А если в огонь он бросился не сам? Быть может, мальчишку погнал туда колдовской шёпот в голове? Стальной приказ ведьмы, которая ударом посоха и завершила дело. И сейчас замышляет что-то ещё!

– Забрать посох! – гаркнул Фарбаутр на немецком, дабы старуха не поняла приказ, и не успела предпринять что-либо – сломать палку, или швырнуть её в пламя.

Фон Зефельд расценил его манёвр с языком по-другому.

– Свою полицию уже не привлекаешь? – с усмешкой кивнул он в сторону цыгана, молодого и остальных. – Знаешь, что бесполезно?!

И живо сунув янтарь в карман плаща, чуть не вприпрыжку бросился к ведьме.

– Ну-ка, фрау! – крикнул он звонко старухе. – Держись на ногах!

И с лёту цапнув её посох, дёрнул к себе. А через миг охнул, чуть не вывернув плечо – ведьма от его рывка даже не шелохнулась, крепко держа посох в морщинистой старческой руке.

Фон Зефельд изумлённо посмотрел на старуху, но та по- прежнему сурово глядела вдаль. Лейтенант рванул посох сильнее – и вновь безрезультатно. Ведьма сжимала рукоять мёртвой хваткой, совершенно не реагируя на силу. Как статуя, тяжёлый монолит.

Среди солдат послышались смешки. Фон Зефельд вздрогнув, оглянулся. А затем резко вскинул кулак, направив ведьме в лицо.