Владимир Серышев - Гость волшебного мира. Книга первая: Незнакомец

Она ещё больше постарела, покрылась морщинами, рубцами. Выгоревшие волосы казались седыми.

«Не жилец… – возник вердикт сам собой. – Всё её ценное теперь на том свете».

– Отпустите… – приказал он полицаям, и пошёл дальше, в направлении старухи.

Мимо, сорвавшись с места, пробежали селяне. Староста махал руками, очевидно, на полицаев, державших мать:

– Не бросайте! Не бросайте! Что ж вы за люди…! У вас же тоже матери есть!

Фон Зефельд, Бородач и солдаты поспешили за Фарбаутром,

свитой. Фарбаутр кивнул ближнему пехотинцу на ведьму – её опущенные кисти:

– Сделать надрез! – приказывать такое полицаям было бесполезно.

Солдат отстегнул от пояса штык-нож. Вперёд бросился фон Зефельд.

– Кровь пустить ей? Это я быстро! Дай-ка! – выхватил он клинок у солдата, взамен кинув ему посох.

– Не калечить! – веско произнёс Фарбаутр.

Брат дёрнул головой – то ли с досады, то ли показать, что понял – и цапнув ведьмину руку, грубо подтащил к себе. Фарбаутр ожидал увидеть крепко сжатый кулак. Однако, нет – кисть была раскрыта, лишь пальцы скрючены, как когти. Фон Зефельд лихо разогнул указательный.

– Будет больно. Обещаю! – с весёлым злорадством сказал он чёрному мешку, скрывавшему лицо ведьмы.

Фарбаутр подставил флакон, открыл его горловину. Брат медленно провёл ножом старухе по пальцу, по подушечке – с оттягом, с нажимом. И снова глянул на мешок. Из-под материи не раздалось ни звука.

Тогда фон Зефельд сжал повреждённый палец со всей силы, до синевы. Но, кровь не брызнула. Не просочилось ни капли.

Фон Зефельд удивлённо хмыкнул, посмотрел на Фарбаутра – тот ждал.

– Ладно. Пусть ещё больнее будет – усмехнулся фон Зефельд, и снова резанул по ране, глубже, чуть не до кости.

И опять ничего – ни на лезвии, ни на коже. Фон Зефельд

тупо уставился на рассечение. А затем, принялся орудовать ножом, дёргать клинок влево-вправо, расширяя порез.

Ведьма стояла мёртво, точно столб. Чёрный мешок не шевелился от дыхания.

– Да что такое…?! – выдохнул фон Зефельд, и развернул старухину ладонь кверху, занеся нож, собираясь рубануть, как саблей.

– Я сказал, не увечить! – повысил голос Фарбаутр.

Брат зашипел сквозь зубы, и полоснул ведьме ножом по ребру ладони. Но, кровь не хлынула и тут.

Фон Зефельд стиснул руку старухи. Сдавил так, что побелели собственные пальцы. И – безрезультатно. Кровавой струи не пролилось. Порез оставался сухим и чистым.

– От холода, наверно… – промямлил за спиной Бородач. – Или, со страху?

«Нет! – отмёл в мыслях Фарбаутр. – Очередной колдовской фокус!»

– Может, вену вскрыть ей? – крикнул фон Зефельд. – Уж там-то точно…!

Фарбаутр дёрнул щекой. Дай брату волю, он перережет старухе и горло. Не понимая, что если ведьма закрылась, то всё бессмысленно – хоть на куски её кромсай. Добиться крови от неё сейчас, наверно, можно только после смерти.

Но, призрак памяти тут будет уже не помощник…

А значит, с ведьмой-таки придётся кропотливо поработать, найти слабое место. В крайнем случае, измотать – обессилить. И конечно же, не здесь, как ни велик соблазн получить ответы тут и сразу…

– В машину её! – мотнул он головой Бородачу на «Вандерер».

И завинчивая флакон, оглянулся в сторону леса, в чьих недрах прятался курьер. До вечера уж точно удастся выдавить из ведьмы хоть каплю крови. И – вернуться. За это время русский вряд ли куда денется. Тем более раздетый и голодный.

А если и да – невелика потеря. Память ведьмы расскажет

куда больше интересного, чем какой-то курьер. Особенно, про тайники в своей избе, и что в них скрыто.

Бородач самолично повёл Лопарёву к машине, не снимая мешка с её головы.

Фарбаутр повернулся к командиру роты, Шенку:

– Оставить четырёх человек, смотреть за домом ведьмы!

Местные туда не сунутся, конечно. Но, может кто-нибудь явиться извне. И кстати…

– Игнатов! – крикнул он.

Бородач торопливо передал шофёру «Вандерера» старуху, и кинулся обратно.

– Да, господин Фарбау…

– Забрать остальных двух ведьм и колдуна! Из Скалбы и Рядье! – повторил для Шенка по немецки, добавив: – Возле их домов тоже поставить охрану!

Хитрить с местными магами, планировать операции по внедрению к ним и тому подобное – теперь не имело смысла.

Пропустить всех четверых через призрак памяти и узнать, где в недрах Котельского лесного массива прячутся другие! И не только это. Вытянуть – что каждому известно! Про их магический мир и тайны – про золотые знаки, возникающие под солнечным светом; или о препарате, стёршем память чеху Гораку. И разумеется – про палочку, оружие!

Фарбаутр сунул флакон во внутренний карман.

– В цитадель! – бросил оберштурмфюреру Шенку, и чуть поморщился от боли в забинтованной руке.

Сквозь толпу солдат и полицаев, кинувшихся к грузовикам, протолкался Рябой. Сунулся сперва к Фарбаутру, но оробел, и подошёл к Бородачу.

– Клим… У них жратва-то вся тю-тю. Сгорела! – кивнул он в сторону пепелища.

– Предлагаешь к нам на довольствие поставить? – со злой иронией спросил Бородач.

– Да не! – отмахнулся рябой. – Я к тому что, а скотинка-то осталась! Корова, куры, поросята. Сожрут ведь! Не досчитаемся яиц и молока. Да и свинина – для господ офицеров! Забрать бы. От греха-то…

Бородач хмуро вздохнул, покосился на оберштурмфюрера.

Всё слышавший Вортман, ему перевёл.

– Забирайте! – распорядился Шенк.

Полицаи ураганом налетели на сарай возле сгоревшего дома. Внутри закудахтало, замычало, завизжало. Цыган вывел корову. Коротышка с Рябым погнали двух свиней. Остальные тащили кур за лапы. Те бились, трепыхались – громко, хлопотно, но бесполезно.

Последний вышедший из сарая полицай, смеясь, показал солдатам тройку яиц:

– Во. Тёплые ещё.

Один из солдат, переговариваясь с другими, взял их, попробовал жонглировать. Тут же пару уронил. Они разбились под общий гогот. Желток растёкся по снегу. Солдат что-то сказал переводчику Вортману, кивнув на селян, сгрудившихся возле матери мальчишки.

Вортман прокричал им по-русски:

– Угощайтесь! Яичница! Пока не замёрзла! – указал на скорлупу под ногами, и добавил уже от себя. – Хотя, так даже лучше сохранится! Оставьте на запас!

Солдаты захохотали громче. Полицаи подхватили.

Из дальнего дома – избы мальчишки – санитар привёл пострадавших бойцов в сопровождении их товарищей. Кому-то, как кашлявшему Вилли, стало существенно лучше. Ослепший же Бруно до сих пор не прозрел, трясся и плакал.

Бородач притащил за шиворот Молодого – он, словно, до сих пор был не здесь, смотрел в землю ошалелыми глазами – и подтолкнул его к грузовику полицаев. В тот же кузов кинули кур, загрузили свиней. Немцы очень потешались, когда следом туда полезли и полицаи.