Инна Порядина - Маркус и золотая чаша

Я очень осторожно ступал на камни и внимательно смотрел под ноги. В школе я не особо отличался на уроках физкультуры, поэтому карабканье по камням и перепрыгивания через расщелины были не только в новинку, но и требовали от меня особого мужества. Я прикладывал очень много усилий, чтобы не соскользнуть и не распластаться на каменистой почве. И ведь даже ухватиться не за что, случись неприятность!

Дождь закончился, корды, которые боялись воды, могли спокойно выглядывать из коробки и направлять меня в нужную сторону.

Маркус рассказывал, конечно, что их остров не особо красив, но я и представить себе не мог, насколько он сер и неприветлив. Нот ворчал, запрокидывал голову и всем своим видом давал понять, что не доволен моей нерасторопностью, хочет поскорее добраться до дома и забыть обо всём, что случилось. И, хотя я всё-таки шёл быстрее, чем смогли бы в такой ситуации корды, это его не особо успокаивало.

— Тюфяк! — время от времени выкрикивал чёрный. — На переподготовку тебя!

Маркус призывал не обращать на Нота внимания, смотреть под ноги и постараться не уронить их в какую-нибудь расщелину, откуда, как говорил, я их точно потом не достану.

И вот, когда я почти потерял надежду добраться до укрытия и всё-таки отогреться, мы оказались в нужном месте. Как они поняли, что мы дошли? Опять всё одинаково серое и каменистое!

Маркус попросил поставить коробку на землю и вылез наружу.

— Тебе придётся подождать, — жестом остановил он меня. — Боюсь, сюда ты не протиснешься.

Нот выпрыгнул следом, одёрнул плащ и фыркнул. Я хотел было сказать, что без меня они вряд ли так быстро оказались бы на другом конце острова, но махнул рукой, потому что беседовать и спорить с Нотом было бесполезно, а энергию надо экономить: когда я ещё поем, и чем меня тут могут накормить? Камнями?

В животе урчало, растянутый и слегка подсохший свитер сполз куда-то вниз и напоминал, скорее, короткое вязаное платье, чем то, чем он был до этого. Я закатывал рукава, но они постоянно разворачивались и путались, пока я их снова не скручивал в баранки. «А баранку-то зажевать было бы неплохо», — подумал я и осмотрелся: хоть одну травинку бы! Хотя бы сухую!

— Маркус, — окликнул я корда, — вы и не едите?

— Нет, — помотал головой красный, — и не едим.

Я совсем приуныл, представил, как жую песок, и меня передёрнуло от омерзения и жалости к самому себе, но Маркус сказал «погоди!» и полез в маленький мешочек, который был пристегнут к ремню на шортах.

— На, — корд протянул горсть крошечных зёрен, — пожуй. Они должны разбухнуть. Но больше у меня ничего нет.

— У вас есть крупа?! — удивился я. — Ты же только что сказал, что вы ничего не едите!

— И не едим. Семенами мы кормим скот, — совершенно серьёзно ответил Маркус.

— Ого! — вытаращил я глаза. — Какой скот?

— Это помощники наши, скотом их Освальд зовет, видать, по старой памяти, — Маркус усмехнулся и поманил Нота за собой. — Идём!

И, пока я пересыпал зёрнышки из одной ладони в другую, пытаясь вообразить, насколько же они должны увеличиться в размерах, чтобы я смог утолить ими голод, корды юркнули в расщелину и исчезли.

Мне ничего больше не оставалось, как съесть угощение для скота и, натянув свитер на колени, постараться хоть немного поспать. Интересно, почему Фёдор Иванович не отдал мне пальто, в котором я пришёл на баржу? Сейчас оно было бы очень кстати, а так валяется там, наверное, в каюте, и никому никакой пользы от него нет.

Я подтянул колени к груди, обнял их руками и опустил голову. Сон пришёл быстро в виде большой тёплой и мягкой руки молочно-белого цвета, которая опустилась мне на макушку и слегка прижала к земле. Голову заволокло ватным туманом, и я окончательно потерялся в дрёме.

— Огромный какой! Врёте, небось, что ребёнок! — сквозь сон услышал я незнакомый ворчливый голос.

— Да ты просто всё уже забыл, — рассмеялся Маркус, — вот вспомни: я такой же был или даже ещё больше.

— Ты такой и остался, — услышал я Нота. — Тюфяк и есть!

— Дети, — опять сказал незнакомый, — угомонитесь! Быстро и сами. Этот-то жив?

Я приоткрыл левый глаз ровно настолько, чтобы неизвестный меня не застукал. Так интересно слушать, когда все вокруг считают, что ты спишь. В такие моменты можно столько интересного о себе узнать!

— Я очень серьёзно вас спрашиваю! — громко произнёс незнакомец. Кажется, он раздражался всё больше и больше. — Что вы учудили? И хватит крутиться у меня под ногами!

Маркус и Нот перестали хихикать. Они вели себя точно так же, как мы с Иркой, когда нас мама или папа одёргивали.

А этот корд, которого я не знаю, пыхтит. Наверное, он очень старый и пузатый, и поэтому ему очень тяжело дышать. Одно обидно: сейчас он стоит так далеко, что я не могу его рассмотреть.

— Откуда это? — незнакомый корд подошёл к самому моему уху. — Где вы взяли такого, кхм, ребёнка? Хотя нет, погодите-ка! — тут он так крикнул, что я вскочил на ноги.

— Ой! — подлетел я в воздух. — Вы чего?

Передо мной стоял белый дедушка-корд. Не пузатый, а наоборот даже, тоненький, чуть выше Маркуса и Нота и с длинными верёвочными волосами. «Ничего себе, — удивился я, — бывает же: старик и такая причёска. Мой дедушка всегда коротко стригся, а таких я даже в кино не видел».

— Меня Лёшей зовут, — сказал я ему и присел на корточки, — и я не «это».

Нот рассмеялся. Он очень хотел быть серьёзным и даже рот закрывал двумя руками, чтобы не хихикать и не сердить своего дедушку, но у него совсем не получалось. За чёрным кордом захохотал Маркус, а потом — и я.

— Ты откуда, Лёша? — старик даже не улыбнулся.

— Из Санкт-Петербурга, — ответил я ему и перевёл дух: давно я так не смеялся.

— Из Санкт-Петербурга?

— Это, дедушка, город такой, — я собрался рассказать всё-всё-всё о своём родном и любимом городе, даже набрал побольше воздуха в лёгкие и уже открыл было рот, но белый корд покачал головой, поднял вверх руку и сказал «погоди».

— Т-а-а-а-к, — подошёл он к Маркусу, — выходит, вы были в каком-то городе и притащили оттуда ребёнка… Я очень бы хотел узнать, что вы там делали, а?

Мне показалось, что Маркус побледнел. Конечно же, это было невозможно: ведь он верёвочный, но я бы на его месте точно испугался.

— Чашку искали, — очень тихо ответил Маркус.

— Какую чашку? — белый корд насторожился.

— С острова, — ещё тише сказал Маркус.

— То есть… — старик схватил Маркуса за руку, — наша чудесная, прекрасная, волшебная Чаша… О, ужас… Дети, — посмотрел он на нас, — вы хоть понимаете, что наделали?

Если бы тут была Ирка, она бы точно разревелась. Но здесь только мальчики и, хотя нам сейчас не по себе, мы должны быть сильными и ответить за всё: корды — за то, что потеряли Чашу, я — за побег, а все вместе — за то, что я сейчас тут, и со мной слишком много мороки.