Инна Порядина - Маркус и золотая чаша

— Брэйн, — громко сказал Маркус. — Я один виноват. Я всё расскажу.

— Не надо, не рассказывай, — старый корд махнул рукой. — Поздно уже, идём. — Он поманил Нота и направился к расщелине.

— А как же я? — мне стало так страшно, что я решился на дерзость и закрыл дыру в пещере рукой. — Как же?

Нот хмыкнул.

— Дедушка Брэйн, — я чуть не расплакался, — я не могу здесь остаться один. Я ещё маленький.

— Мы не можем его тут бросить, — Маркус посмотрел в глаза Брэйну.

— Я не знаю, что с ним делать, — покачал головой белый корд. — Я всё понимаю, но смотрите сами, какой он огромный! Куда мы с ним таким?

Я убрал руку от расщелины: пусть идут.

И правда, как я туда влезу?

— Дети, — заворчал старый корд, — разве вы не видите, что человеку здесь не место?

— Его корабль ушёл, — Маркус подошёл к моей ноге, — его семья осталась там, в другом мире. Ты хочешь, чтобы он погиб? Брэйн, он помог нам вернуться! Я не могу его оставить одного. Без него я никуда не пойду!

— А я очень даже пойду, — ухмыльнулся Нот. — Ну, посидит тут до утра, что с ним будет?

— У тебя совести нет! — подскочил к нему Маркус. — Тебе не стыдно?

— И почему мне должно быть стыдно? Он сам за нами увязался! Или ты этого не помнишь, добренький Маркус? Мы ему ничего не должны!

— Он ребёнок! С ним нельзя вот так поступить. Он же ещё маленький.

— Нот, — встал между кордами Брэйн, — хватит. Шуму от вас много, а толку нет. Идите за мной. И точка.

Я смотрел им в спины. Разноцветные верёвочные человечки, игрушечные совсем, а сколько в них силы и смелости. «А ещё вредности, — подумал я о Ноте, — вот ведь мелочь противная! За что он так меня невзлюбил?»

— Эй, — услышал я голос Маркуса, — не уходи только никуда! У нас есть план! — он поднял вверх большой палец и подмигнул. — Я за тобой вернусь!

Казалось, я ждал кордов вечность: ноги затекли, спина ныла, весь я разваливался на кусочки, а верёвочных человечков всё ещё не было. Но я обещал не уходить, поэтому сидел у расщелины и таращился на неё во все свои два глаза. Ирка бы меня обязательно обозвала как-нибудь, например совой, или нашла бы в своей раскраске нелепое животное и подписала «это Лёша» с ошибкой в каждом слове. Вот сейчас я бы на всё согласился. А ещё на теплую одежду и горячий ужин. Или чтобы Маркус поскорее пришёл, как обещал, и все само собой быстренько разрешилось.

— Пожалуйста, — услышал я голос из расщелины, — поговори с ним.

Это был Маркус. Он опять привёл Брэйна, размахивал руками и уговаривал, уговаривал, уговаривал.

— Хорошо, — из расщелины высунулась белая голова, — приведи его. Но объяснишь всё сам, как взрослый.

— Да! — радостно выкрикнул Маркус, и опять наступила тишина.

Я скрестил пальцы на обеих руках, как делали ребята в школе, и зажмурился: уж не знаю, что придумал красный корд, но пусть получится!

И вот, когда уже совсем стемнело, а я совсем было потерял надежду увидеть кордов, из расщелины полился свет. Сначала очень слабый, но я его мгновенно заметил, потом он становился всё ярче, и наконец, у подножья скалы стало почти что солнечно, и даже захотелось зажмуриться. Свет был тёплый, радостный и слегка жужжащий, если такое вообще бывает. Сотни, нет, тысячи светлячков наполнили воздух чем-то волшебным и таким невозможно сказочным, что у меня захватило дух.

— О-о-о-х, — только и смог я произнести.

Из расщелины со скрипом и каким-то противным звоном появился ещё один корд, синий и такой же старый, как Брэйн, в большой остроконечной шляпе с тяжёлым бубенцом на конце.

— Кхе, — произнёс он, и всё стихло, даже трепет крыльев Светиков.

«Опять на меня таращатся, — вжал я голову в плечи, — что ж это такое-то?»

Синий корд заложил руки за спину и посмотрел на меня исподлобья, постоял минуту, покачиваясь вперёд и назад, и кхекнул ещё раз.

— Здоровый какой! — повернулся он к Маркусу. — Ты ему уже рассказал?

Я понял, что речь идёт обо мне и заранее испугался.

— Не успел, — ответил Маркус, — но у него нет выбора.

Я испугался ещё больше.

— Ну так скажи! — повысил голос синий корд. — Чего тянешь-то?

Тут я совсем испугался и захотел убежать.

Было так жутко тихо, что каждый шаг крошечного Маркуса отдавался у меня в ушах с диким грохотом, в голове гудело, а по спине тараканами бежали мурашки.

— Мы не можем тебя уменьшить, — сказал Маркус. — Человеком в нашем мире ты не выживешь.

Синий корд усмехнулся.

«Вот и всё, — пульсировало у меня в голове, — я умру. Они уйдут, я останусь… И уже мне ни „Смелого“ не видать, ни экскурсии по нему не водить, комиксы не разглядывать… И сундук выбросят: некому за него постоять. Ирка же одна не сможет, она девочка, куда ей справиться с мамиными этажерками».

— Я умру, Маркус, да?

— Это вряд ли, конечно, хотя в каком-то смысле… — Маркус переминался с ноги на ногу и теребил повязку на голове.

— А что тогда?

— Тебе придётся стать одним из нас.

— Ого, — выдохнул я.

— Согласен? — Маркус приблизился совсем-совсем близко и смотрел мне прямо в глаза.

— Я буду кордом? — произнёс я то, во что и сам не очень верил.

— Да, — подмигнул красный.

— А это больно?

— Быть кордом? — Маркус засмеялся.

— Нет, — ответил я совсем тихо, — превращаться…

— Вот ты-то нам и расскажешь, — подошёл ко мне старый синий корд в смешной шляпе. — Выбора-то у тебя нет!

Если бы я сейчас стоял, то обязательно бы свалился, потому что ноги стали ватными и в голове совсем уж сильно загудело. Но я сидел, поэтому, когда откинулся назад, то полетел и ударился спиной об острые камни. «Ай, — вскрикнул я, — больно!»

— Ещё одно преимущество в жизни кордов, — подмигнул мне Маркус, — нам не бывает больно.

«Вот уж радость, — подумал я, — а что же они тогда чувствуют? Не едят, не пьют, не чувствуют боли? Что хорошего в такой жизни? Но корды правы, у меня нет никакого выбора: либо, Лёша, ты один из них, либо…»

— У нас совсем мало времени, — прервал меня синий корд. — Я должен уйти, с тобой побудет Маркус.

— Да, Освальд! — красный корд выпрямился и перестал улыбаться.

— Принесу всё необходимое, и мы начнём. Можешь пока готовиться!

Освальд исчез в расщелине, и светлячки зажужжали снова, разогревая свои лампочки и создавая нам сказочный уют.

Воздух наполнился ожиданием: я чувствовал, как сердце колотится уже не в груди, а в районе желудка, в руках, ногах и голове, кровь приливает к щекам, а пальцы замерзают.

— У меня будет новое имя? — спросил я Маркуса.

— Интересно, конечно, — удивился тот, — но нет. А зачем тебе новое имя?

— Это же совсем другая жизнь, — ответил я, — может, так надо?

— Брэйн не говорил об этом. Ходи со старым. Что-то же должно остаться от прежнего тебя. Ты со мной согласен?