Инна Порядина - Маркус и золотая чаша

— Глупости, — прошептал он и отвернулся.

Сверху опять крикнули, и Лэйзи вприпрыжку припустила на голос, только хвостик из длинных верёвочных волос замелькал в воздухе.

— У вас не хватает Светиков? — спросил я Маркуса. — Если надо, я могу сходить наверх и принести одного.

Но Маркус покачал головой, и я понял: моё предложение было лишним.

— Пойдём к ним сначала, — предложил он, — узнаем, что там стряслось.

Я и не замечал раньше, какой Маркус был рассудительный. Дома у нас, в Петербурге, он казался мне молчаливым и замкнутым. Слова из него тогда было не вытащить. «Корды — народ гордый», — говорил он при каждом удобном случае и прятался в сундуке. А теперь смотрю на него и не узнаю совсем: какой же он взрослый. Видимо, так человек меняется, когда в свою среду попадает, и не важно уже, человек он или корд.

«Ну что ж, — подумал я, — пора, Лёша, и осматриваться. Проводить, как сказал бы папа, рекогносцировку на местности». Я не знал слова рекогносцировка, но оно было такое умное и красивое, что всплыло у меня в голове на поверхности и очень просилось, чтобы его немедленно произнесли.

Я шёл за Маркусом и внимательно смотрел по сторонам. Повсюду копошились корды: что-то убирали, переносили и ремонтировали. «Сколько труда и сил было вложено в этот уют», — сказала бы бабушка.

Верёвочные человечки жили в самом центре скалы, даже глубже, чем я мог себе представить. У них тут был не просто свой город, это был целый мир, наверное, как планета в огромном космосе.

Каменные стены пещеры были украшены разноцветными узорами: тоненькие ниточки трав и цветов поднимались от земли и уходили ввысь, а самые изящные из них подсвечивались лампочками светлячков. Так могли рисовать лишь девочки: изысканно и очень опрятно, и только им могли доверить подобное украшение.

— Отличные рисунки! — показал я Маркусу большой палец.

По сторонам площади, на которую мы с кордами выкатились с поверхности, были сделаны лесенки. Ну, это я их так ласково назвал. На самом деле, это были грубые каменные ступени, которые кто-то вырубил в самой скале, и по которым можно было подняться наверх, куда уходили своими ветвями нарисованные цветы и деревья.

Мы поднимались по лестнице, и я вёл шершавой ладонью по сухим каменным стенам. «Очень надежно, — отметил я про себя, — лучшее место для жизни верёвочных человечков найти было бы сложно».

Внезапно Маркус остановился, я сначала врезался ему в спину, а потом слегка отскочил назад.

— Нам сюда, — махнул он рукой и приподнял занавеску, которая закрывала вход в комнату, а я по привычке пригнулся. Мы вошли в большое помещение, в центре которого стоял плоский камень; больше ничего видно не было: нас окружила темнота.

— Дора! — крикнул Маркус. — Лэйзи! Вы тут?

— Я здесь, — услышал я женский голос, — а эта безобразница так и не вернулась. Ну, куда она опять пропала? Ума не приложу.

Из темноты к нам вышла Дора, высокая стройная женщина-корд с необычайно вытянутой, как куриное яйцо, головой.

— Здравствуй, — потрепала меня по плечу женщина-корд. — Я о тебе слышала, Лёша, и знаю, что ты человек. Мне Брэйн про тебя вот только что рассказывал. И как там? — Дора задрала голову.

— Темно, — ответил я первое, что пришло в голову. — И очень холодно.

— У нас вот тоже темно… — по голосу Доры стало понятно, что она сердилась. — Ну, куда эта девчонка запропастилась? Маркус, где она может быть? Найди её, помоги мне, пожалуйста.

— Я сейчас! — крикнул красный корд. — Лёша, будь тут! — и он выскочил из комнаты.

Я остался с Дорой. За последние несколько дней я уже привык к тому, что постоянно с кем-то остаюсь. Сначала со мной был Вася: он и на корабле, и на берегу за мной присматривал, затем уже корды не бросали меня одного. Наверное, так правильно, ведь никому из нас нельзя быть долго без людей, которым мы не безразличны.

— Если вы хотите, — я вежливо обратился к Доре, — я и сам могу сходить наверх и принести Светика.

— Спасибо, Лёша, — она ещё раз потрепала меня по плечу, — но пока нельзя.

— Что-то случилось?

— Ну, как сказать, — хмыкнула Дора, — на самом деле, ничего страшного… Но ни один Светик здесь пока не задержится: у нас завёлся клоп!

«Вот так дела, — подумал я, — ещё и клопы у них тут живут. Ирка бы этому очень обрадовалась: она любит всякую мелкую живность, а о насекомых можно и не говорить.

— Почему вы их боитесь? — удивился я. — Они же не кусаются.

— Зато плохо пахнут, — наклонилась ко мне Дора. — Очень плохо, от них даже Светики разлетаются. Мы с утра так в темноте и сидим. Ума не приложу, куда этот клоп мог заползти.

Я вспомнил, как мы с Иркой летом прятались в кустах красной смородины, и жуков там море было: большие и маленькие, они сидели на листиках, а потом ползали по нашим руками и ногам. Я тогда схватил один зелёный треугольник (он мне показался очень красивым), а потом следующие полдня не мог отмыться от запаха: так ничего не ел и не пил.

— Можно я вам помогу? — спросил я Дору. — Я с ним мигом разделаюсь! Раз — два и прочь выгоню! Хотите? Я это могу!

Женщина-корд задумалась и ответа сразу не дала.

— Ты уверен, что справишься, Лёша? — немного погодя, спросила она меня.

— Ну, а что в этом сложного? — я выпрямился и надулся от важности. — Букашка какая-то.

— Не совсем так, — хмыкнула Дора, — это раньше они для тебя маленькими были, а для нас, кордов, клопы всё равно, что кошка для человека.

— Ого, — удивился я. — А у нас дома кот живёт. Он большой и рыжий. Ему кис-кис скажешь, он сразу же и бежит.

Дора засмеялась, и мне стало как-то легче и спокойнее: не люблю, когда взрослые слишком серьёзные.

Я вспомнил, как мы с Иркой мыли Барбариса, как потом хотели его поймать и не смогли, как кот испачкал полы и всю ванную и как водой по всему дому наследил. Так что я отлично представлял, что надо делать, и собирался это умение применить к клопу.

— У вас есть какая-нибудь тряпка? — спросил я Дору. — Кажется, я кое-что придумал.

— Есть, — ответила она, — только в этой темноте я её сейчас не смогу найти. Совсем не понимаю, где и что тут у меня лежит.

Я не представлял, что надо делать, но опять сразу же вспомнил нашего кота. Если Барбарис не хотел, чтобы его нашли и вытащили, то хорошенько прятался. Он забирался куда-нибудь, где очень тесно, поворачивался к нам спиной и шипел. Клопы, наверное, не шипят, но в какой-нибудь угол заползти точно могут.

Как и Дора, я ничего не видел, мало того, я ничего в этом доме не знал, но так как отчаянно хотел успеха, то в себе не сомневался и пошёл наугад: всё равно куда-нибудь приду.

Я бродил по неизвестному помещению, растопырив руки, как снежинка, и водил ими по сторонам. Но вся эта ходьба, к моему ужасному сожалению, ничего не дала. Тогда я стянул с себя плащ Нота, зажал его в руке и пополз по-пластунски, как нас учили на уроке физкультуры. Одной рукой, в которой был плащ, я отталкивался, а другой шарил по полу, надеясь нащупать клопа. «Кис-кис», — звал я его, но тот не отзывался.