Инна Порядина - Маркус и золотая чаша

— Что он тебе обещал?

— Золото, — прищурился чёрный корд. — Много золота. А теперь отстаньте, у меня дела.

Нот взмахнул чёрным плащом, фыркнул и быстрым шагом направился в нашу сторону. Мы опять прижались к стене. Корд прошёл мимо, и мы, увидев, как за поворотом скрылся его плащ, наконец выдохнули и снова припустили за Брэйном.

Вот и коридор, который я уже видел однажды, и статуи кордов по обеим сторонам от входа. Брэйн ворвался внутрь, и мы услышали его голос.

— Освальд! — кричал он. — Ты здесь, старая пакля?

— Ого, — опять замер Маркус. — Таким я его ещё не видел.

Мы спрятались за фигуры каменных кордов и приготовились слушать.

Брэйн стоял в центре комнаты, рядом с тем камнем, на который Нот положил Чашу, и смотрел на лестницу, по которой спускался Освальд. Синий корд шёл без шляпы, его длинные волосы были перетянуты плетёной верёвкой и лежали на плече, как канат. Освальд придерживал плащ и медленно и нехотя шагал по ступеням: раз — остановка — два — остановка — три…

— Где Чаша?! — не выдержал Брэйн.

— У меня, — тихо и спокойно ответил Освальд. — Что-то стряслось?

— Отдай её мне!

— Брэйн, — рассмеялся Освальд, — ты в своём уме? Чаша принадлежит мне по праву. Она моя, или ты уже забыл?

Брэйн сел на камень. Я понимал, что он мог чувствовать в этот момент и что хотел сказать. Я очень хотел ему помочь, но не знал как, смотрел то на девочек-кордов, то на Маркуса, но и они пожимали плечами.

— Хочу напомнить, — Освальд приблизился к Брэйну, — что ты, как и все остальные верёвки, был моим слугой. Да, я вам благодарен, что вы меня тогда не бросили, но за всё это я уже расплатился сполна. А теперь, старый корд, я намерен завершить начатое, и ты мне не помешаешь. Или ты тоже хочешь стать человеком?

Освальд начал хохотать. Он стоял напротив Брэйна, от смеха его сгибало пополам, затянутые в хвост волосы падали вниз, и выглядело это всё странно и очень жутко. Я такое даже в комиксах не видел, а там бывали и невероятно страшные сцены.

— Освальд, — тихо сказал Брэйн, — мы должны стать людьми. Разве ты нас оставишь? Сколько лет, сколько веков, сколько времени мы ждали этого момента! Нам нужны наши тела и сердца. Мы должны вспомнить, что такое есть, пить, плакать, испытывать холод и жару… Каждый из нас достоин снова стать человеком. Ведь всё время мы жили надеждой, что избавимся от этих пут.

— Так почему же ты не забрал Чашу раньше? — крикнул Освальд.

— Признаюсь тебе, — ещё тише сказал Брэйн, — до того момента, пока этот мальчик Лёша не попал сюда, я и не думал о том, как хочу вернуть всем нам человеческий облик. А он… Лёша… Он другой. Он такой, как были когда-то Лэйзи, Фанни, Нот, Маркус… Они были детьми. А ты забрал у них всё! Но они должны вырасти, повзрослеть, любить… Мне? Мне ничего уже не надо. Сделай их людьми, и я буду готов тебе служить и дальше как корд. Пусть дети узнают, что такое человеческая жизнь.

Мы стояли снаружи, прижимались к холодным каменным стенам и молчали. Ни один из нас не проронил ни звука. Да и зачем было что-то говорить. Два взрослых человека в эту самую минуту решали судьбу детей, нашу судьбу.

Когда я был совсем маленьким, Ирка ещё не родилась и Филипп был единственным старшим братом, мы играли в игру, которая называется «Морская фигура». В этой игре нужно представить себя каким-нибудь животным и замереть, пока другие не отгадают и не расколдуют тебя. С братом и его друзьями у нас всё здорово получалось, но потом Фил стал взрослым, а Ирка была ещё слишком маленькой, и если мы с ней начинали играть, эта затея проваливалась. Сестра не желала превращаться в человека и ещё долго-долго ходила в образе морского чудища или русалки, пока у мамы или папы не заканчивалось терпение.

— Ирочка, — говорил папа, — мы с мамой, конечно, очень рады, что у нас дома появилось ещё одно чудовище, но нам очень хочется, чтобы все наши дети были людьми. Может, всё-таки станешь снова нашей любимой доченькой? Он обычно протягивал сестре шоколадную конфету, и Ирка, растянув рот в улыбке, мгновенно забывала, что русалки едят одну рыбу.

Я тоже превратился в корда по своей воле, но пошёл на это только ради того, чтобы избежать смерти, а не ради карамельки; и сейчас, когда Брэйн с Освальдом держали в руках и моё будущее тоже, очень боялся, что что-нибудь пойдёт не так.

— Уходи! — крикнул Освальд, и я вздрогнул. — Ты несёшь вздор! Мне эти корды — никто. С чего ты решил, что я стану превращать их в людей?

— Но они же дети, — настаивал Брэйн.

— Тем лучше, исполнительнее будут. Уходи, я не желаю с тобой связываться!

Старый белый корд опустил голову, вышел из дома Освальда, и, глядя в пол, побрёл по переходу. Я видел, что Лэйзи уже собралась побежать за ним, но Маркус нахмурился, и она не решилась сойти с места. Мы все ждали. Я смотрел на красного корда и был готов делать всё, что он сейчас скажет: он был самым старшим и самым взрослым из нас.

— У меня есть план, — прошептал Маркус. — За мной.

Брэйн скрылся за поворотом, Освальда не было слышно, и мы, следуя за Маркусом, прокрались в небольшую нишу в стене, которую не освещали Светики.

— Мы разделимся, — тихо сказал красный корд. — Я выкраду Чашу, а вы найдёте Нота. Вам нужно выпытать у него, что пообещал ему Освальд.

— Золото, — перебила Маркуса Лэйзи.

— Вряд ли, я в это не верю. Найдите Нота, я верну Чашу, и встретимся у Брэйна. Всё понятно?

Мы закивали.

— Лёша, — обратился ко мне Маркус, — присмотри за девочками. Я могу на тебя положиться?

— Да, — кивнул я.

— Тогда скорее, у нас нет времени, — и он скрылся в доме Освальда.

Я остался наедине с девчонками. Фанни и Лэйзи внимательно смотрели на меня и ждали, что я им скажу. Как назло, я не знал, куда идти и что делать. «Найти Нота, — размышлял я, — это просто, и почему вдруг Лэйзи, которая лезет везде, где надо и где не надо, сейчас молчит? Сказала бы что-нибудь…»

— Нам туда, — дёрнула меня за руку Фанни. — У Нота есть любимое место, я покажу.

«Фанни, огромное тебе спасибо!» — выдохнул я с облегчением, но вслух произносить не стал. «И зачем за ними присматривать? — думал я, следуя за девочками по переходам. — Они отлично справляются и сами, тем более дороги я не знаю совсем».

Незаметно и довольно быстро мы оказались снаружи на скале. Было сумрачно и очень тихо, небо затянуло сотнями маленьких облачков, сквозь которые иногда проглядывал неяркий рогатый месяц, и совсем недалеко мирно шумел прибой. Я вспомнил, как в Петербурге впервые увидел воду в порту, как потом, уже на барже, почувствовал её необычный запах, как меня удивило море: его цвет, который был всё время разным, и его нрав. Сейчас я стоял высоко на скале и передо мной снова было оно: тёмно-синее, бескрайнее и такое притягательное.