Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 22

— Ты... не тот... память у меня как туман, но осень и еще осень тому назад... ты прогнал отсюда водяного?

— Это сделал тот, кем я был тогда.

— Ты еще испугался меня. — Вилия не сдержалась и хихикнула. — Меня! Ты!

Воспоминание развеселило ее, и она протянула к нему широко разведенные руки.

— Ты ведь знаешь теперь, что я не могу причинить тебе вреда? Я так этому рада. Позволь, я осчастливлю тебя.

— Не шевелись, злобный дух! — рявкнул пришелец.

Изумленная вилия отплыла еще дальше назад, испугавшись его гнева.

— Но... но я не стану причинять тебе вреда, — пробормотала она. — И каким образом? Разве может возникнуть такое желание у меня, у которой не осталось ни единого друга?

— Щупальце мрака...

— Мы будем счастливы вместе — и среди летней зелени, и в зимних водах. Я согреюсь у твоей груди и сама стану для тебя прохладным водопадом, венком из листьев, освещенным лунным светом...

— Довольно, замолчи! Ты увлекаешь мужчин на самое дно ада!

Вилия вздрогнула и смолкла. Если она и плакала, то ее слезы выпивало озеро. Незнакомец постепенно успокоился.

— Впрочем, ты можешь и не знать, кто ты есть на самом деле, — добавил он. — Вот и отец Томислав до сих пор гадает, понимал ли Иуда, что он натворил, или до него это дошло уже слишком поздно.

Незнакомец смолк, не сводя глаз с вилии. Убедившись, что гнев его поутих, вилия проворно, словно капелька ртути, скользнула ближе, робко улыбнулась и спросила:

— Иуда? Я была с ним знакома?.. Да, возможно, я как-то раз слышала это имя... но с тех пор успела его позабыть.

— Отец Томислав, — слова пришельца прозвучали веско, словно удар топора.

Вилия покачала головой:

— Нет. — Нахмурившись и прижав палец к щеке, она добавила: — То есть да. Кто-то дорогой для меня, верно. Но тут, в глубине, так трудно вспоминать, здесь так тихо и спокойно. Быть может, если ты мне расскажешь... — Она напряглась, и ее огромные глаза внезапно стали еще больше. — Нет! — закричала она и подняла руки, словно защищаясь от удара. — Прошу тебя, ничего мне не рассказывай!

Незнакомец вздохнул, насколько это возможно под водой:

— Бедняжка. Верю, что ты говоришь правду. Я спрошу, можно ли помолиться за тебя.

К нему снова вернулась решительность:

— Но все равно. Сейчас ты опасна тем, что можешь навлечь на человека проклятие. Этим летом на озере снова появились рыбаки, и они видели, как ты бродишь в сумерках по берегу. Кое-кто слышал твои призывы и с трудом удержался от сладкого искушения. Этим летом их здесь станет еще больше, так что запомни — ты не посмеешь заманивать ни единую душу! И я пришел сюда, чтобы внушить тебе это.

Вилия испуганно съежилась — ведь именно он сумел одолеть водяного.

Пришелец вынул нож и протянул его перед собой, держа за лезвие. Получилось некое подобие креста.

— Ради человека, окрестившего меня, я не стану уничтожать тебя намеренно, — громом раскатились его слова. — Кто знает, вдруг и ты можешь быть каким-то образом спасена. Но запомни накрепко: никто не должен оказаться проклят... по твоей вине.

Не смей более заманивать христиан, Нада. И никаких более глупых шуточек — не поднимать ветра, разбрасывающего белье, которое женщины разложили для просушки, не красть маленьких детей, пока мать спит, утомившись после работы в поле...

— Я лишь нянчила их немного, — прошептала вилия. — А потом возвращала. У меня нет для них молока.

Сохранив суровость тона, пришелец добавил:

— И не смей петь вблизи людей — твое пение возбуждает в них мечтания, которым лучше никогда не пробуждаться. Скройся с глаз долой. Стань для детей Адама — как родных, так и приемных — невидимой и неслышимой.

Если ослушаешься, то я сам начну выслеживать тебя. Я прихвачу с собой полынь, запаха которой ты не выносишь, и стану хлестать тебя ею — в первый раз, и во второй. Если же ослушаешься в третий раз, я приду, получив благословение священника, окроплю тебя святой водой и отправлю в ад.

А в аду ты, создание из листьев, тумана и ветров, станешь гореть. Пламя будет пожирать тебя бесконечно, и ни капелька росы, ни снежинка не долетят до тебя и не облегчат твоих мук. Ты все поняла?

— Да! — закричала она и бросилась прочь.

Он оставался на месте, пока не перестал ее слышать, пока ее силуэт не растворился в темной глубине, словно она и в самом деле перестала существовать.

Ранней весной, гораздо раньше, чем пришлось по душе капитану — еще до равноденствия, — из Копенгагена вышел корабль, направившись к острову Борнхольм. Потрепанный непогодой в Балтике, он пристал к 6epeiy в Сандвике, на северной оконечности острова, где берег вздымается крутым утесом, увенчанным замком под названием «Дом молота». Экипаж отпустили на берег, а те, кто нанимал его в Копенгагене, сели на лошадей и направились к некоей безлюдной бухте.

Завывающий под бледным осенним небом ветер гнал к берегу серые от пены волны. Когда вода откатывалась, галька на берегу рокотала, словно жернова огромной мельницы. С жалобными криками носились чайки. Берег усеивали коричневые клубки морской капусты, пахнущие глубиной и покрытые маленькими пузырьками, с легкими хлопками лопающимися под подошвами. За прибрежными дюнами и полосой жесткой травы тянулся широкий, поросший густым вереском торфяник, на котором давно позабытые племена установили жертвенный камень.

Дети Ванимена вышли на берег навстречу гостям — обнаженные, если не считать оружия, талисманов и золотых браслетов на руках. Влажные волосы Тауно отливали зеленоватым золотом, а у Эйян — красной бронзой с тем же едва уловимым оттенком морской зелени.

Ускорив шаги, Нильс и Ингеборг бросились в объятия брата и сестры.

— Милость Божья, как же долго мы не виделись, — прошептал юноша. У Ингеборг хватило лишь сил, чтобы покрепче обнять Тауно и смахнуть слезу.

Когда волнение первых мгновений немного улеглось, Тауно слегка отстранился, сжимая ладонями плечи Ингеборг, и с нежностью вгляделся в ее лицо.

— Вижу, дела у вас пошли неплохо, — заметил он. — Хорошая одежда, пропали следы лишений. Но и это не все — кажется, ты обрела мир и спокойствие внутри себя, верно?

— Да, сейчас, когда я рядом с тобой, — ответила дрогнувшим голосом Ингеборг.

Тауно покачал головой:

— Нет, я другое хотел сказать. Обнимая тебя, я почувствовал, что ты лишилась вечного страха перед миром, от которого ждала лишь новой боли и унижений. Выходит, вы процветаете?

— Благодаря Нильсу, — кивнула Ингеборг.

— Гм. А по-моему, ему за многое следует поблагодарить тебя.

Все это время Ингеборг разглядывала Тауно еще пристальнее, чем он совсем недавно всматривался в нее.

— А вам пришлось куда труднее, чем нам, так? — тихо молвила она. — Ты похудел, осунулся, и... я чувствую, ты весь дрожишь. Ваши поиски оказались неудачными?