Екатерина Лебедева - Конечная станция — Эдем

Друг ты мой любимый,

Знаю, что придёшь...

Гуго мог вырваться в Грау только после полудня. Как скоро отреагирует Йен, когда получит моё сообщение? Свяжется ли он с Бессером? В последнее время между ними наблюдалась какая-то недоговорённость, обычная между службами, но не между друзьями. Подковёрные игры. Я плохо разбираюсь в этой механике да и не хочу разбираться. Главное, чтобы эта непрозрачность не отразилась на деле, на этом простом, но удивительно грязном деле — и главное, чтобы я не ошибся.

Приди ко мне в полночь,

Приди ко мне в час,

Родители спят

И так тихо у нас...

— Распеваетесь? — спросил Фриш.

Он распахнул дверь без стука, как к себе домой, а за его спиной стоял долговязый.

— Ла-ла-ла! Чудный голос. А вот выглядите вы неважнецки, Коллер. Вы ещё не закончили свой отчёт? А может быть, вы больны?

— Нет, этого никак не может быть, — равнодушно ответил я, думая: «Ах ты, гнида тыловая, вонючая». — Никогда не жалуюсь на здоровье. Сослуживцы зовут меня «железный Эрих».

— Чудно, — сказал он, несколько оторопев.

Сегодня на нём был лиловый костюм с синими полосами. Очень респектабельный двубортный пиджак отлично подошёл бы гробовщику.

— Завтра к нам привезут пенсионеров из Бродхума. Хе-хе. Новый состав.

— А куда подевался старый состав?

Он долго и со вкусом смеялся. Долговязый приблизился к моей сумке и с любопытством взглянул в неё, как будто не его руки перешвыривали мои носки и кальсоны, переворачивали страницы записной книжки в поисках пароля от Бундесбанка. День обещал быть прекрасным.

— А где же ваша крыса?

— Ушла искать лучшую жизнь.

— А вам не надо искать лучшую жизнь, — посерьёзнев, сказал Фриш. Его мягкое лицо и пробор на лоснящейся голове были обворожительны. Пальцы, поросшие шерстью, смахнули невидимую соринку с моей рубашки.

— Я её нашёл.

— Именно. И не искали да нашли, такое случается. Ни о чём не думайте, Коллер, и ничего не бойтесь. Право слово! Я извещу ваше начальство в Вестерхайме, перешлю все бумаги, пусть умывают руки. Почему бы не взять отгул за счёт заведения? А я пробью по своим каналам, и всё прекрасно устроится, просто великолепно. Заворачивайте-ка после отбоя на дружеский матч-турнир. Только вы и я, только свои. А? Обчищу как липку, не успеете и моргнуть.

— Хвалился бродяга еловой ногой...

— Хе-хе-хе...

После их ухода я лёг на кровать прямо в одежде. Из коридора слышались неразборчивые голоса, радиола играла что-то бравурное. Они меня достали, лихорадочно думал я. Ну и что же? Подумаешь. Никогда, что ли, не видел садистов и извращенцев? Да веслом их греби при любом штабе. А чего, спрашивается,ты хотел, Эрих? На что ты рассчитывал?

Я видел лицо Матти, он повторял: «Папа», пропуская согласные, ему было два года. Под Фриденсдорфом мы выталкивали грузовик, грязь чавкала под сапогами, жирная серая грязь, и когда мотор, наконец, завёлся, мы испытали не радость, но тупое и равнодушное облегчение. На полпути к Везеру нас подобрал патруль. «Дезертиры», — заявил унтер в мотоциклетных очках, а я был настолько зол, что ответил: «Тебе ли не знать, чёртова прошмандовка?» Он ударил меня, и сон кончился — лопнул как мыльный пузырь. Нужно было сделать это раньше, Матти, сказал я, и он кивнул, глядя на меня с выражением милого, ангельского терпения, которое я так люблю в детях, но ненавижу во взрослых; нам нужно было прекратить эту мерзость ещё тогда.

Намного, намного раньше.

***

— Эрих?

— Гр-рм?

За окном собирались тучи.

Темнота пульсировала вокруг меня, обволакивая липким, душным комком. В полутьме прослеживались какие-то контуры. Кто-то наклонялся ко мне, повторяя моё имя. По комнате гулял ветер, и волосы Афрани свешивались как связка сушеных водорослей.

— Эрих? Вы спите?

— Ч-чёрт!

Сколько же времени я проспал? Который час?

— Шесть часов, — шепнула Афрани.

— Всего?

— Просто очень пасмурно. И рано темнеет. Вы так стонали, что я испугалась, что вы заболели. Я уже хотела позвать врача.

— Ланге? Уж лучше сразу зондеркоманду!

Она улыбнулась. От водорослей пахло тревогой.

— Я всё узнала. «Хербст» — дочерняя фирма «Фарбен». Когда конгломерат распался на три основных концерна, никто не отслеживал, сколько возникло таких крошечных, почти семейных компаний. «Хербст» арендует производственный комплекс на Регенфельде, но это не точно. Приятель Йозефа, тот, что с осколком, так путанно выражался...

— Они продолжают, — сказал я.

— Продолжают что?

Вместо ответа я рывком сбросил ноги с кровати, и сморщился, когда в мозг вонзилась тупая игла. Боль прострелила шею и отозвалась в желудке. Коричневое лицо Афрани, похожее на расписной орех, закачалось, а тёплая ладонь обхватила моё запястье.

— Что происходит, Эрих? Куда вы?

— На разведку.

— Сейчас?

— Ну, мы же в шпионском боевике.

— Господи!

Я почувствовал, что она дрожит.

— Спокойно, Афрани. Сейчас я только медленно пофланирую. Я турист. Меня интересуют открытые форточки, вентиляционные люки, лифт для белья. Я слышал, что тут есть грузовой лифт. Потом я отправлюсь в столовую и перекинусь в картишки с Угером, Гансом и Ноби. Будет конское ржание. Может быть, я заеду кому-нибудь в бубен, а может, мне. Настоящая разведка начнётся ночью, когда Полли удостоверится, что я сплю.

— Боже, — сказала она и повторила: — Боже мой!

От долгого лежания кровообращение в мышцах нарушилось. Бездвижная нога напоминала кусок говядины, только на периферии кожи ощущалось лёгкое беспокойство. Я постучал по колену, и тысяча миниатюрных булавок вонзилась в плоть, прокалывая её изнутри.

Я думал про Ланге.

Доступ к персональным данным открывает много возможностей, но ничто не может заменить интуиции и воображения. И, конечно, здравого смысла. Что мы имеем? Золотой аттестат (рабочая школа в Минце), конкурсный лист, стипендия, лаборатория Берка. А ещё — танковая бригада «Панцерштрайх». Докторская степень в двадцать пять лет! Наверняка, коллеги считали его звездой. Их искреннее недоумение — что забыл этот уникум, этот гибридный кадавр в кладовке для умирающих? — так и разбилось о непроницаемую стену его чистого лба. Должно быть, он улыбался: точка роста отнюдь не там, куда льют удобрения.

Чтобы вызреть, зерно нуждается в темноте.

— Ночью мне что-то снилось, а я не могла даже кричать. Здесь происходит что-то страшное?

— Да, Афрани.

— Так же... как с моей мамой?

— Примерно так.

— Но у вас же есть план, — сказала она и я вздрогнул: столько веры звучало в её горячем шёпоте. — Я чувствую, Эрих, у вас есть план. Вы нас спасёте.

— Я ведь не Рюбецаль.

— Вы пулемётчик. У вас глаза пулемётчика!

На стрельбах Вугемюллер не обращался ко мне иначе как «тупое мазло». Я хихикнул, но улыбка быстро увяла. Афрани была абсолютно права. Всю жизнь я лежал как гнилое яблоко, ожидая, что меня подберут. Всю свою жизнь: кровь бросилась мне в лицо, комната закружилась в сверкающей карусели, а я повторял: «всю жизнь, всю мою чёртову жизнь», пока барабаны в висках не застучали оглушительно громко, и ветер донёс дождевые капли прямо сюда, в эту стылую темноту; я вытер их концом одеяла, и Афрани поцеловала меня.