Кирилл Берендеев - Поход Мертвеца

– Как видишь, я тоже. Родина одна. Обоим смачно плюнула в лицо, заставляя помнить о себе. И еще странное желание, которое трудно объяснить, но которое заставляет делать одно, а думать другое. Ведь ты тоже не хочешь уходить.

– Я дал зарок.

– Все мы даем зароки и обеты. Убивать чудовищ, питаться только душами воинов. Чего-то всегда ждем, хотя давно готовы и вроде бы не раз и не два давали себе понять, что пора бы уж, но нет. Ты, наверное, скажешь, не пришло время. Или место не то.

– Не скажу.

– А зря. Разговор вышел бы интересней. Я по-прежнему тешу себя надеждой, что хотя бы узнаю, чего жду. Или, может, скажет кто. Вот ты, например, мог бы сказать, но ты не скажешь, ох не скажешь, Мертвец, я тебя знаю. Сам будешь говорить, что угодно, но…

– Не знаю, вот и не скажу. И ты не знаешь и ждешь ровно потому, что думаешь, вот она, истина, откроется за следующим днем, через неделю, месяц, год. Разве нет? Ведь в любом ожидании должен быть смысл.

– Я только надеюсь на это.

– А я верю. Поэтому и не ухожу. Но если мы не встретимся, Жнец, значит, я все же сделал что-то, ради чего ждал последние пять лет.

– Думаю, мы обязательно встретимся. Даже не сомневаюсь в этом, – колдун повернулся и крепко хлопнул наемника по спине. – Не скучай без меня.

– Я буду убивать чудовищ.

– Тем более не скучай.

Через два дня, когда Сиромаху полегчало, они отправились в путь. Пожитков оказалось немного, весь скарб вместился в четыре мешка да сундук – все, что осталось от нажитого еще в Урмунде. Мертвец присмотрел себе лошадь, видом и повадками схожую с той, что оставил полутора месяцами ранее в Опае, столице Кривичского царства. Нынешняя чуть моложе, жилистая, хорошо объезженная, но еще нетерпеливая, проказливая. В условленный день прибыл к городским воротам, поджидать семью, да оказалось, там его ждали. Кивнул встречавшим, мыслями находясь далеко от этих мест. Корабль Жнеца отправлялся только назавтра, выходило, Мертвец уезжал первым. Утром перед расставанием долго сидели, не говоря ни слова, друг против друга. Потом наемник, чья поклажа вместилась в седельную сумку, брошенную у ножек, вдруг спросил, как быстро доберется корабль до гавани на противоположном берегу залива. И почему Жнец не воспользуется своим могуществом, дабы самому не поспешить на грядущий зов.

– Некромант плохо ладит с водой, – ответил колдун. – Плыть станем долго, дней семь, вместо обычных четырех. Хоть тут залив и узок, но шхуна будет тормозиться мной сильно, ведь чем больше могущества, тем труднее справиться мне с мощью воды. Она как будто и тянет меня в себя и противостоит мне. Знаешь, многие говорят, будто некроманты способны ходить по воде, ты развеивай эти слухи. Вода нас не держит, даже магия и та слабеет в ее присутствии. А вот об этом молчи, – снова улыбнулся, но через силу. И неожиданно добавил: – Знаешь, я хотел уехать первым, да вот получилось, что ты покидаешь меня.

– Но мы же увидимся.

– Это верно. Хотелось с тобой попрощаться, самому покидая эти места. Видишь, как прикипел, – и снова вспомнил поговорку про собрание троих.

В назначенный час обнялись крепко, до хруста. Душа дернулась, а сердце не услышало биение другого сердца, остановившегося двести лет назад. Жнец не стал провожать его, лишь вышел из комнаты, слушая скрип ступеней. В последний миг наемник обернулся.

– Слушай, все хотел спросить, а почему ты поселил нас так высоко?

– Здесь вид лучше.

– Ты бывал в этом гостином дворе прежде?

– Прощевай уж, – он махнул рукой и закрыл дверь. Наемник медленно спустился, спросил счет, нет, за все уже заплачено самим хозяином, приезжайте еще, непременно, особенно ты, наемник, комната останется за тобой, если только не прибудешь в праздник. Но ты ведь месяца на два уезжаешь? Будем ждать, не только мы, сколько до вас ходоков было, все хотели бы… Мертвец оборвал разошедшуюся хозяйку и пошел седлать лошадь. Времени ушло немного, выехав на улицу, он долго двигался к воротам, а потом, неожиданно вспомнив слова Жнеца, оглянулся, увидав покинутую госпицию, возвышавшуюся среди прочих строений. Съежился и хлестнул кобылку.

Заметно потеплело, еще остававшиеся груды снега быстро таяли, заполняя дороги водой. Возок, на котором так и не поменяли широченные полозья на колеса, стал хорошим подспорьем в продвижении через лес, начавшийся едва ли не сразу за крепостной стеной, покрытой лишайником и мхом, обветшалый вид которой внушал тоску и неосознанную жалость. Все лесопилки Утхи находились в стороне от дорог, лес исчезал неприметно для подъезжающих к городу, впрочем, первый десяток миль он все же был довольно редок.

Возком правил супруг, его жена, Байя, поначалу ехала в возке, но после, попросив остановиться, пересела на козлы – тесно и душно, хоть все оконца и открыты настежь. Сиромаху хорошо, он любит, когда темно и жарко. И ему надо придти в себя после долгих мучений демона, хорошо б уж поскорее закончилось, даст боги, так и выйдет, даст боги. Повед хмуро глянул на жену и, покачав головой, попросил не оборачиваться. Сказал то же и сыну, тот не ответил. «Спит», – прошептала женщина.

– Покидая сей град, мы надеемся, что дух его останется, а сила наша укрепится избранной дорогой, – он вознес руку с расставленными указательным и безымянным пальцами над головой. Странный символ – со стороны Утхи он читался как скажение городу, со стороны Ретского леса как благословение дороге и всему, что им выпадет на пути. Байя несмело повторила этот жест. Поднял руку и Мертвец, улыбнувшись уголком губ. Повед недовольно стегнул лошадь.

– Не надо обезьянничать, наемник, если не понимаешь.

– Прекрасно вижу, что ты хочешь наказать город, в котором тебя приютили.

– Обесчестили, обокрали и надругались над верой.

– Не сейчас, прошу тебя, не сейчас.

– Как скажешь, Байя, – он дернул поводья. Кобыла хотя и тяжеловоз, но старая, да еще и сразу стала прихрамывать, через силу она прибавила шагу и потащила возок по заполненной бесчисленными лужами дороге.

Через час пути заморосил нудный, мелкий дождь. Наемник накинул капюшон и, вернувшись к возку, предложил остановиться в деревеньке Опоры на последнюю ночевку, ведь по дороге меж Тербицей и Утхой деревень не встречается, ничейная земля. Разве что на подъездах к достопамятной крепости. Повед слушал молча, потом поднял голову, стряхивая с шапки крупные капли.

– У нас денег в обрез, верно, только на монастырские обряды.

– А разве монахам не положено…

– Много чего положено, но все равно попросят. А как можно отказать?

Оба замолчали. Еще через час жена перебралась в возок, покормить Сиромаха. Часа через два, наконец, дали роздых и лошади. Спешившись, Мертвец осмотрел копыто, на которое животине тяжело было ступать. Кто-то, спеша, скверно подковал, задев палец, неудивительно, что кобыла мучилась, и, видимо, уже давно: подкова успела немного поистереться. Но одно дело ездить по городу, а другое – отправляться в лес. В Опорах, верно, найдется кузница, перековать дело четверти часа. Хорошо бы и шипы поставить, морозы непременно вернутся, а то, не дай боги, лошадь поскользнется и упадет.