Кирилл Берендеев - Поход Мертвеца

– Сколько?

– Что сколько? – гадатель, плотный высокий, больше похожий на ратника, медленно собирал инструменты: складывал кости в короб, убирал в шелковый мешочек курительные палочки. Запах благовоний не истаивал, зала плотно пропиталась ими, еще бы, каждый день не один проситель жаждет узнать благорасположение звезд и планет. – Я уже все сказал, причем, тебе не в первый раз. Ты приходишь с одним вопросом, на который я каждый раз даю один ответ. Звезды не сдвинулись, планеты не поменяли орбиты, небесная твердь осталась стоять нерушима. Что тебе еще надо знать?

Мертвец медленно поднялся вслед за гадателем – до того момента они сидели друг против друга между маленьким жертвенником, на котором гадатель храма бога-громовержца разглядывал вываренные особым образом кости крачки, несколько часов назад убитой наемником и принесенным с собой, вместе с десятью монетами – платой за изучение костей птицы, а с их помощью и небесной тверди, которая, лучами своих светил, больших и малых, ежесуточно касается птахи, поднимающейся на великие высоты и оттуда обозревающей весь мир так, будто она приникала к сонму богов.

– Сколько мне еще пробовать и какими способами добиться ответа, – устало произнес Мертвец. – Не представляю. Мне гадали авгуры, пироманты и гаруспики, передо мной раскладывали карты и изучали линии судьбы на лбу и ладонях. Отворяли и смотрели мою кровь и желчь. Заглядывали в глаза. Даже не знаю, сколько монет я оставил, чтоб услышать одно и то же.

– Значит, это истина, раз столько много гадателей и прорицателей…

– Я не могу принять ни их слова, ни твои. Знаю, что-то произошло, сдвинулось с мест, переменилось, именно там, на небесах, в пределах нашей хрустальной сферы. Я чувствовал, я говорил с тем, кто… – он замолчал. Затем продолжил: – Но все напрасно. Либо вы не видите, либо не смеете говорить.

Гадатель возмущенно топнул ногой.

– Вот уж глупость. Всеобщий заговор, с целью задурить тебе голову, тебе одному. Не считай себя выше или мудрее других, прими ответ и ступай с миром. И больше не приходи ко мне.

Мертвец медленно повернулся. Плечи его согнулись, будто тяжесть неба придавила их к земле. Он сделал несколько шагов, ухватился за ручку, дернул вниз, отворяя дверь. Затем оглянулся.

– Тогда у меня другой вопрос, почтенный. За год, проведенный в Эльсиде, я сильно поиздержался. Может у тебя найдется работа для охотника на чудовищ?

Все это время он ждал, не замечая бега времени, уходящей осени, наступающей мягкой зимы, да какая зима, прохладное лето по меркам его родины. Нет, не ждал, просто пребывал в Эльсиде. Первые месяц или два, трудно теперь сказать, он не занимался ничем, сама мысль о каком-то действе давалась с трудом. Сделал всего одно дело – помог перевезти вещи погибшей возлюбленной на причал, сам погрузил на корабль, попросил у капитана записку, что писала Лискара давным-давно, несколько дней назад, и в клочья разорвал ее. Капитан спросил, будет ли другая записка, он покачал головой. Сестра все сама узнает, а станет ли винить его, ненавидеть или попытается простить, уже неважно.

– Но твоя любовь, уважаемый…, – наемник не слышал слов морехода. Сапоги застучали по сходням, звук гулко разносился по площади. Только миновав ее, дойдя до трактира, Мертвец глухо произнес:

– Не было никакой любви, – и продолжил идти дальше. А после вернулся, напиться. Не помогло, он внезапно разучился пьянеть. Но все равно, почти каждый день приходил в обшарпанный трактир, выпивал штоф крепкого вина и, расплатившись, удалялся. Хозяин, прежде приютивший его и Лискару в своем дворце, долго отговаривал съезжать, сокрушаясь о потере, не зная, что произошло в его отсутствие с любящими, лишь одно разумея: случилось нечто, настолько страшное, что даже Мертвеца лучше вопросами не тормошить. Наемник молча взял свою котомку и ушел; снял комнату в убогой дыре на самой окраине Сланов, на дороге в Верей, там и жил, первые месяцы вовсе не показывая носа со двора. Лишь иногда приходил пить в порт и снова уходил, бесцельно бродя по городу. Вырванный ураганом из жизни и не знающий, куда ему теперь деть себя. Вернуться в прежнее существование он не мог, остаться в том, что подарила Лискара, тем паче. Не было любви, – потемнение разума, желание воскресить былое, затоптанное сапогами дезертиров в тисовом лесу десять лет назад. Желание узреть единственную свою, Либурну, которой, несмотря на новую попытку, даже в мыслях, оставался неумолимо, невозможно верен. И мертвая, она была для него куда дороже любой из живущих. Не в силах найти ей замены, он пытался обрести хотя бы подобие, но оно ему отомстило с потрясающей издевкой. Что же, заслужил.

Говорят, хомяки, пережившие нападение змеи, довольно быстро забывают о случившемся, всего несколько часов страха, и зверек снова грызет стебли и зерна, набивая брюшко или защечные мешки. Даже если его семья оказалась сожранной, его нора разрушена, он быстро приходил в себя, переставал переживать и продолжал заниматься привычными делами. Жить. Что-то подобное случилось и с Мертвецом. Месяца два прошло со дня смерти Лискары, а проклятая память уже стирала облик некогда и так коротко и безоглядно любимой, высветляя память об ушедшей. И происходило это столь стремительно, что про прошествии недолгого времени наемник и сам уж не мог различить – было то с Либурной или уже с Лискарой. Обе женщины сходились в одну, обретая некую прежде неочевидную законченность – и Мертвецу начало казаться, будто все, происшедшее с ним вот недавно, случилось с его единственной, что она, каким-то образом перенесясь из мира грез на грешную землю, продолжила бытие – и ушла окончательно и бесповоротно всего ничего назад.

Два месяца по смерти Лискары его будто торкнуло – Мертвец поехал в ближайший храм громовержца, попросил тамошнего гадателя на воде взглянуть через нее на небо, странная просьба, но наемник давал шесть монет, вдвое против обычных прихожан. Гадатель так и сделал, долго вглядывался в водную гладь, но не нашел каких бы то ни было перемен. О чем известил просителя. Тот кивнул, тотчас уйдя из храма, снова вернувшись в свою нору. По прошествии еще месяца снова отправился в храм, другой, побогаче.

Он так и ходил по храмам, по гадателям, будучи уверенным в том, что хоть один из жрецов ответит на его вопрос. Но те словно сговорились, не желая отмечать никаких изменений, будто им, приближенным к божественным тайнам, не дано понимание случившегося в тот день, в тот час, когда Лискара, прокляв его, освободила свою ведовскую силу, убившую и Мертвеца и саму хозяйку. И только вмешательство старого отшельника Реметы, забытого сына громовержца, прозябавшего последние годы в лесной глуши близ тракта между Кижичем и Мраволевом, заставило отлетевшую душу наемника остановиться, а затем повернуть назад. Смертный сын бога богов внезапно обрел прежде незнаемую силу. Кто еще способен так легко преодолевать порог, отделяющий жизнь от смерти, кто способен находить улетавшие в вечный покой души и задерживая их, беседовать с ними, наставлять, приказывать. А затем возвращать назад. Кто? Кто он такой, этот Ремета, кем стал, отчего? На небе должно найтись объяснение всему.