Сергей Барк - Каста [СИ]

Игра заключалась в следующем. Ребята разбивались на две группы, Раджанов и Варваров. Варвары, сбившись кучей или поодиночке, оккупировали любые углы верхней анаки, а Раджаны, в сражении, должны были вернуть земли Касты. Будучи достаточно взрослыми и вооружёнными если не мечами, то навыками боя, ребята не раз сталкивались не на шутку, заботясь только о том, чтобы лицо оставалось целым, иначе пришлось бы объясняться перед родителями. Молодость зелена и горяча, случалось всякое.

Всё бы ничего, вот только Виро, которому исполнилось почти двенадцать, не желал сидеть с омегами. Он преследовал Толедо, куда бы тот ни подался, пока старший брат, не зная, как ещё избавиться от надоеды, не стал запирать его в собственной комнате. Папа такое не одобрял, но в тот день папа был на площади у храма, высаживая цветы в честь великого Аума. Так что ничего не могло испортить настроение Толедо. Даже то, что ему в этот раз выпало быть Варваром. Он и остальные несчастливцы заняли двор позади дома Дорто. Туда вёл узкий проход вдоль стен, и это значило, что Раджанам было непросто выбить врага. В тот момент, когда те с ожесточением рвались на территорию Варваров, откуда ни возьмись появился Виро. Как позже узнал Толедо, его выпустил дед, явившийся поздравить внуков с праздником.

Толедо никогда не забудет случившееся.

— Проваливай отсюда! — кричал он младшему, лезшему под руку, когда он отбивался от теснившего их неприятеля.

Виро словно бы не замечал, продолжая неумеючи бросаться на Раджанов, чем, в конечном счёте, поубавил пыл атакующих: драться с омегами не только не дозволялось, но и было ниже достоинства любого, кто хотел называть себя воином. К тому же омега был совсем мелюзгой, понятия не имевшей о сражениях. Раджаны в конце концов оставили незадачливую парочку братьев разбираться друг с другом и набросились на остальных.

— Чего ты вечно лезешь? — рычал на Виро Толедо. — Сколько раз я тебе говорил, не ходи за мной следом. У тебя свои друзья, у меня свои. Вали отсюда.

Виро только упрямо сжимал кулаки и гневно глядел на брата исподлобья. Ему совсем не нравилось пеленать тряпичных младенцев. Играть с Толедо было гораздо интереснее. К тому же, там был Лето. Он был храбрым раджаном и Виро очень хотелось, чтобы его жених видел, что и он ему под стать.

Видя, что Виро не двигается с места, Толедо рассвирепел.

— Убирайся! — злобно рявкнул он и с силой ткнул Виро в плечо.

Силы Толедо не рассчитал. Распалённый кипевшей схваткой и разозлённый братом, он ударил так сильно, что омегу отнесло назад. Виро сделал несколько мелких сбивчивых шагов, запутался в собственных ногах и стал падать. Толедо сообразил слишком поздно. Он бросился вперёд, стремясь ухватить Виро, но тот уже летел вниз с обрыва. Толедо никогда не забудет вытаращенных от страха глаз Виро.

Виро выжил, и не сказал родителям, кто стал виной случившегося с ним несчастья. Толедо долго собирался с силами, чтобы во всём признаться, но так и не сделал этого. Что не помешало ему, однако, корить себя каждый раз, когда он видел младшего братишку, не державшего на него зла. Единственным утешением было то, что у Виро оставался шанс стать нормальным и иметь судьбу ничем не хуже, а может и лучше, чем у любого другого омеги их круга.

И Толедо собирался сделать всё, что потребуется, чтобы ничего не угрожало светлому будущему Виро. Тем более, какое-то отребье без роду и племени. Такое, как мерзкий Хюрем.

Хюрем подхватил Лето, не дав ему упасть. Голубые глаза уставились на омегу с жадностью, и в этот момент Хюрем позволил себе открыться, желая чувствовать альфу как самого себя. Лето не думал о собственной жизни, он смотрел, чтобы убедиться, что с Хюремом всё в порядке, и в то же время пытался насытиться, глотая лицо омеги, ведь видел он его в последний раз.

Тонкое ощущение, что для альфы всё уже кончено, и он понимает это, отдалось в груди Хюрема набатом. Прорычав со злостью, он разорвал взгляд.

Лето хотел что-то сказать, но Хюрем приказал прикусить язык — прощаться он не собирался. Глупый мальчишка решил спасти его жизнь. Идиот! Он должен был оставаться внутри, там, где он был бы невредим. Хюрем привык отвечать за себя сам, и если ему суждено было пасть от стрелы, потому что он потерял бдительность, значит, такова судьба, и глупое геройство Лето ни к чему.

Эти мысли были единственными, успевшими промелькнуть в голове омеги до того, как он, отключив ум, оставил сознание чистым, чтобы руководить им могли инстинкты, не раз спасавшие ему жизнь. Сегодня его умения должны были помочь сохранить чужую.

Время переключило ход, замедляясь так, чтобы действия Хюрема протекали в той единственно верной последовательности и с той необходимой быстротой, чтобы не дать духу Лето покинуть тело.

Снадобья и травы были при Хюреме. Плевать ему было на приказ субедара, запрещавший иметь в походе лишнее; Хюрем прекрасно владел наукой выживания, гласившей, что никогда нельзя знать наверняка, что тебя ожидает уже в следующую минуту. И жизнь снова наглядно доказала правомерность такого суждения.

Обломав оперенье стрелы и присыпав края раны порошком, похожим на пепел, Хюрем велел Лето замедлить дыхание, чего бы это ему не стоило. Как только он убедился, что Лето слышал его и понял, заставляя раненную грудь подниматься медленнее, бросился разводить костёр. Ему требовалось натопить из снега воды. Много воды.

После того, как Хюрем подготовил всё необходимое, он надел на Лето столько вещей, сколько смог: то, в чём явился сам Лето, свои собственные тряпки и те, что стащил с коченеющего трупа Толедо. Выволок Лето в небольшой круг, окружённый кострами, прямо на толстую подложку из сосняка, собранного наспех в окрестностях, собираясь извлечь наконечник стрелы. Раскрыл челюсть, вложил обломок толстой ветки, поцеловал в лоб и принялся за дело.

К этому моменту отвар, влитый в Лето немногим раньше, уже погрузил альфу в забытье. Другое зелье, в точно рассчитанной пропорции, исходя из веса альфы и времени, которое должно было понадобиться Хюрему, чтобы вытащить огрызок древка и острие, прижечь разрывы внутри и заштопать рану иглой, должно было сделать кровь вязкой. Ненадолго, ровно настолько, чтобы Хюрем успел закончить.

Хюрему часто пригождалось умение обращаться с плотью, и сегодня он был рад как никогда тому, сколько раз ему приходилось зализывать раны, сращивать кости и врачевать тем, что было под рукой, иногда от незнакомых хворей, себя и братьев. Обмыв руки в моче и обдав огнём конец ножа, Хюрем принялся за дело.

Небо начинало темнеть, когда Хюрем придавил зашитое место раскалённым лезвием, прижав плашмя. Лето взвыл раненым зверем, но не проснулся. Судороги, скрутившие чресла, утихли, и Хюрем поволок Лето в укрытие. Вернулся на поляну, затушил все костры, кроме одного, и перенёс несколько разогретых добела булыжников внутрь, разложив в заранее приготовленные углубления в земле, чтобы отогнать холод подальше. Приготовив достаточно отвара, чтобы хватило на ночь, он заполнил три фляги и оставил их у горячего камня, на расстоянии вытянутой руки.