Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

— Ты допрашиваешь меня, что ли? — хохотнул Мирт. — Колесницы проскочили мимо нас. Основной удар пришелся на вашу сторону — мы были довольно далеко. И я благодарю за это Соотепа!

Они замолчали на некоторое время. Солнце медленно ползет по венозной сини небес; под его палящими лучами вышибает пот, а над пустыней поднимается дрожащее марево. Запах мертвечины становится сильнее, забивает нос. К горлу подкатывает мерзкий, горький ком. В виски стучат сотни мелких молоточков, глаза сдавливает.

Первым тишину нарушил Мирт:

— Можно вопрос?

— Конечно.

— А правда ли, что тебя, Рыжего и Вора спас Черный? Это не чья-то глупая шутка?

Хен ухмыльнулся, хотя сухие потрескавшиеся губы плохо слушаются. В памяти всплыл тот случай у шатров, когда Вор околдовал Черного с помощью сияющих иероглифов. То чудесное появление конницы во время битвы было не случайным. Вор призвал Черного!

— Просто повезло, — сказал Хен. — Но да, он нас спас.

— А правда говорят, что он выглядит как оживший мертвец?

— Ага.

Мирт присвистнул, покачал головой. Его пальцы вспорхнули, изобразили простой символ, защищающий от злых духов. Показалось или после них в воздухе осталась легкая дымка, тут же исчезнувшая на ветру?

— Вечером нажремся до беспамятства, — сказал бывший капитан. — Приходи к нам — нечего тут сидеть с лекарями.

— Я постараюсь…

— Думаю, сегодня весь лагерь будет гулять.

— И шлюхи заработают свою месячную норму за день?

— О, их персики скрасят сердца многих воинов, уж поверь!

Хен аккуратно положил забинтованную руку себе на колени, поморщился от боли.

— Даже не верится, что мы победили, — бросил он.

— А ты знаешь, как всё произошло-то?

— Так, в общих чертах.

— Зря мы вот владыку поносили! — начал Мирт. — Пока наши центральные строи бились с пустынниками, перемешались друг с другом, пока мы с тобой резали и отбивались, царская конница атаковала врага с правого фланга. Откинула строи джиаристов, шогриев, посекла их в мясо и оказалась возле лагеря этих бородатых ублюдков! Не знаю как, но царю удалось добраться до фодег-генералов, убить главного заронт-командующего и окружить вражескую армию. Мы взяли в кольцо! А дальше всё пошло по обычной схеме: фаланги пустынников распались, мораль упала — ведь все видели гибель своего предводителя. К тому же не ожидали атаки со спины. После битва быстро закончилась.

— Я слышал похожую историю от лекарей: царь пробил линию обороны и ворвался в стан врага, — сказал Хен.

— Да, так и было.

— То есть получается все пустынники мертвы?

— Не знаю. Наверное.

Они разговаривали недолго, обменивались вопросами и ответами, скупо делились переживаниями после случившегося. Мирт пытался выглядеть бодрее, чем был на деле — под его глазами чернели круги, на щеках отчетливо расползлись морщины, борода скаталась. Хен же не скрывал усталости, говорил емко, по делу и шепотом. Но старался ничего не умалчивать от друга. Наконец, когда солнце застыло в зените и от жары почти плавились камни под ногами, Мирт похлопал Болтуна по колену и поднялся.

— Ждем тебя вечером, — сказал.

— Попробую выбраться.

— Рыжего тоже с собой возьми! Нам всем нужно хорошенько напиться!

Они расстались. Хен отправился в шатер врачевателей немного поспать.

Живот от выпитого вина урчит, мучает кисловатая отрыжка, но в целом — мир чудесен. Радость переполняет меня, губы растягиваются в широкой улыбке. Тело легкое, словно ничего не весит; ноги то и дело заплетаются, и я едва не теряю равновесие. Геткормейцы, палатки, костры, лошади в стойлах — всё раскачивается, плывет. Мелькают лица, в спину доносятся веселые крики и стук деревянных кружек. Лагерь отмечает победу. Перебравшие солдаты повсюду на пути — лежат в беспамятстве на песке, что-то бормочут, разговаривают с невидимыми собеседниками. Стараюсь аккуратно переступать бедняг.

До меня долетают обрывки фраз:

— …ты меня… э-э-э… ценишь? Хороший ты… друг! Выпьем!

— …в общем, пустынники сами мне на меч прыгали! Я их насаживал одного за другим! Сотни три убил! И всё в одиночку! Да чего вы хохочете? Я вам сейчас докажу…

— …до Немата доберемся — всех кочевников перережем, всех! А баб их в плен возьмем! Говорят, они в постели хороши, знают, как мужчину ублажить! Вот я своей такую приведу, в доме место выделю — и буду учить. Заживем втроем…

— …да правду говорю: член у меня до колена, как у коня! Подождите, щас портки сниму…

Иногда я останавливаюсь, перевожу дух, мотаю головой, пытаясь отыскать свою палатку. Ни Мирта, ни Звона, ни Толстяка не вижу. Проклятье! Кому рассказать: отправился за вином — и заблудился! Видимо, всё же перепил. Такого со мной давненько не случалось — наверное, в последний раз сильно набирался лет сто назад. Но ведь праздник! Я среди простых людей, значит, и вести себя должен просто.

Доковылял до границы лагеря, плюхнулся на песок, пытаясь прийти в себя.

Шум остался позади, в глаза больше не бьет яркий свет костров и факелов, впереди простирается лишь необъятная ночная пустыня. Ушла дурнота. Конечно же, винные пары полностью не выветрились, но хотя бы возвращается ясность мысли.

Расслабленный, счастливый, я вскинул голову.

До чего же звезды сегодня прекрасные! Переливаются, блестят, подмигивают — их тысячи тысяч! Под ними столько всего случилось — и грустного, и веселого, и захватывающего, и скучного. Они — мои друзья, которые никогда не покидают меня ни в беде, ни в радости. Такие же бессмертные, вечные, чья судьба гореть до скончания времен…

А хорошо вот так иногда остановиться и перевести дух! Понять, как хорош мир — особенно после бессмысленного, кровопролитного сражения. До сих пор порой в воздухе несет падалью, тяжелым смрадом гниющих тел, ноздри забивает запах крови, хотя наш лагерь находится в двух стадиях от места битвы… Пальцы потянулись к бурдюку с вином на поясе, но ничего не нащупали.

Я вздохнул, попытался было встать, когда на плечо упала горячая капля. Кожу закололо, мелькнула мысль, что, кажется, дождь начинается, надо бы поскорее отыскать своих и укрыться в шатре. Но тут же пришло понимание: вокруг Великая пустыня, здесь никогда не идут дожди.

Капнуло еще раз — и еще, и еще.

Затылок, спину, ключицы что-то обожгло.

Я провел ладонью по мокрой шее, посмотрел на пальцы — и остолбенел. Кровь. Алое пятнает костяшки, стекает по коже. Брови сошлись на переносице, из груди вырвался сдавленный стон. Все остальные звуки — пьяные крики, стук кружек и ложек, ржанье коней — затихли, словно лагерь внезапно вымер.

Миг — и на меня обрушился кровавый ливень, обмочил с ног до головы. Мир потонул в мрачно-красном потоке, ослепляя. Я вскочил, развернулся в сторону шатров, выставил руки перед собой. Ноги сами понесли вперед. Шаг, второй, третий — уже должен наткнуться на тканевую стенку палатки или на раскиданные мешки с вещами. Уши силятся уловить испуганные вопли геткормейцев, звон кружек. Хоть что-нибудь! Но я продолжаю идти в полной тишине, нарушаемой лишь шуршанием падающих кровавых капель.