Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

Путь преградил Релин.

— Ты пропадал больше двадцати дней, — бросил он.

— Это вместо приветствия? — спросил я. — На равнине опять вылезли твари.

— Ты изучил их?

— Кого? Людей или чудовищ?

— Ты знаешь ответ.

— Да. Дорогу с каждым разом всё труднее пройти. Был бы один — вернулся бы быстрее.

— Обошлось без жертв?

— Ага, никто не пострадал. Все живые и здоровые.

Релин кивнул, посмотрел в сторону прибывших. Вокруг них уже стоит наш лекарь, заглядывает в глаза.

— Предугадывая твой вопрос: не знаю, откуда они, — сказал я. — Нашел их недалеко от Костяной степи. Удивляюсь, как им удалось выжить на открытой местности.

— Думаешь, не люди? Шпионы?

— Проверь сам.

— Тебе-то в глаза что-нибудь бросилось?

— Я немного думал о другом. Например, как им всем не сдохнуть.

— На дороге недалеко от обители по-прежнему караулит чудовище?

— А как сам думаешь? Куда оно денется?

Нахмурившись, Релин бросил:

— Проклятье! Вор! Почему мне приходится из тебя чуть ли не клещами вытягивать ответы?

— Я хочу отдохнуть, — сказал, проигнорировав его вопрос.

Доковылял до скамейки, плюхнулся на неё, вытянул с блаженством ноги и достал из-за пояса флягу.

Откупорив крышку, я жадно присосался к горлышку. Хмельная настойка тут же обожгла рот, скользнула жидким огнем по пищеводу. Волна тепла прокатилась по телу.

— Ты и вне обители напивался? — спросил Релин.

— Тебе-то какое дело?

— Если не заметил, мы все страдаем, но не топим тоску в дурмане. В Имзунгере запрещено пить.

— Поживи с мое — тогда и вернемся к этому разговору, — огрызнулся я.

— Из них ты большую часть не помнишь, — парировал Релин. — Слушай, хотя бы на людях не нажирайся. Запрись в покоях и глуши тоску сколько влезет. У кузнеца, например, вчера дочь умерла, но вместо того, чтобы страдать, он работает.

— Обитель падет. Твари доберутся до всех людей. И поверь, ты им ничем не поможешь.

Мимо, таща на спинах тяжелые мешки, прошли геометристы в серых робах. С кузницы доносится мерный стук молота о наковальню. Возле большой статуи молящегося на коленях праведника метлой чистит улицу беловолосый мальчишка. Беременные девушки бредут вдоль стены вместе с детьми-несмышленышами. Иногда на обитель ложится густая тень облаков, заслоняющих солнце.

— Меня сделал бессмертным Жакерас, а не ты, — сказал Релин и замолчал. Наконец, его лицо разгладилось, голос смягчился. — Если тебе интересно, он, Хара и Найват отправились к Тагралю. Возможно, отыщут еще выживших. Конечно, безрассудно смертным покидать обитель, но их разве остановишь? Ты и сам знаешь, какой у них характер. Я бы с ними отправился, но…

— А про Хена что-нибудь слышно? — перебил я.

— Так, обрывки сведений. Говорят, он ведет армию мертвецов к Миттурату.

Лекарь, проверявший новоприбывших, повернулся в их сторону, приглашающе махнул рукой Релину. Тот кивнул и бросил мне:

— Ладно, позже поговорим. Пока отдыхай.

Он ушел. Я отхлебнул из фляги. После выпитого усталость навалилась еще сильнее. Голова опустилась на грудь, длинные волосы попали на глаза, скрыв двор.

Мелькнула непрошенная, пугающая мысль, что рассудок подвел меня, когда вел людей в гору. Я перестал воспринимать происходящее. Сейчас уже сложно вспомнить подробности, однако даже тени тех ощущений заставляют кожу покрываться мурашками. Будто я был в пустыне, пил вино, когда реальность выбросила меня на каменную дорогу… Будто не видел никогда кровавого дождя… Будто не осознавал, кого веду в Имзунгер и зачем…

Неужели вновь прыгаю по временам? Но после Откровения большая часть магический способностей покинула меня, а Фрактальная цитадель давным-давно разрушена.

Очередной долгий глоток настойки обжег горло сильнее прежнего, вернул в настоящее. Смахнув волосы со лба, я посмотрел на новоприбывших. Лекарь уже проверил их, Релин объясняет основные правила жизни в обители — на его лице привычная располагающая улыбка, добрый взгляд, прямо святой из легенд. Воины возле стены напряжены, готовы к атаке, случись что. Держатся поближе к бессмертному. Новенькие же оглядываются, растягивают губы в широких улыбках. Их детям не терпится поскорее попасть в обитель — дергают за длинные юбки матерей, что-то спрашивают.

Убрав флягу, я поднялся, покачнулся. Измунгер за мое долгое отсутствие не изменился: все также уныл, полуразрушен и мрачно неприветлив. Навес над кузницей держится на честном слове — когда-нибудь он обрушится и похоронит под собой людей. На скульптуре молящегося святого отвалилась часть лица, гранитное тело местами покрылось паутиной трещин из-за землетрясений. Храм геометристов опасно кренится на левую сторону.

От окружающего запустения настроение еще сильнее испортилось.

Ладно, пойду к себе. Хоть напьюсь.

Голова раскалывается от боли. Невидимые иголки вонзаются в лоб, в виски, в затылок, отдаваясь нечеловеческой резью при малейшим движении. Во рту мерзко. Желудок скручивает узлами, пульсирует. Вдобавок ко всему мутит, покои крутятся, будто я нахожусь внутри запущенной юлы. Благо окон нет — сейчас бы свет выжег глаза.

Упав с кровати, я поднялся. Колени подрагивают, ноги неуверенно держат отяжелевшее тело. В районе горла пульсирует что-то кислое, едкое. Графин чистой воды дело не исправил — похмелье и не подумало уходить, отдается гулом набата в черепе.

Это же сколько вчера выпил, если сегодня себя так чувствую? Под левой ногой звякнуло. Взгляд скользнул вниз: на полу валяется пять пустых глиняных бутылок. Это не считая моей бронзовой фляги. Проклятье!

Я доковылял до таза с чистой водой на столике, окунул руки по кисти, затем брызнул себе на лицо, пытаясь отогнать накатывающую дурноту. Немного полегчало. Раскиданную одежду пришлось собирать по всем покоям: штаны валялись у входа, рубаха оказалась под кроватью, сапоги и вовсе лежали под ворохом другого грязного белья.

Я остановился возле зеркала, скептично осматривая себя. Худой, насупленный, изможденный. Борода висит колтунами; в ней застряли кусочки еды, частицы листьев. Грязь, въевшаяся в кожу, пятнает лицо. Длинные волосы висят сосульками — смывать с них кровь после дождя придется еще очень долго. В прежние спокойные времена меня бы приняли за нищего бродягу. За сумасшедшего нищего бродягу.

Собирался выходить из покоев, когда взгляд уловил движение слева от себя. В мрачном, неосвещенном углу вырисовывается человекоподобный силуэт — непропорционально вытянутый, тонкий. Разумеется, там никого не может быть, я бы уловил чужое присутствие, однако все равно не отделаться от мысли, будто кто-то смотрит на меня. И ждет.

— Уходи, — пробормотал. — Релина убеждай.