Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

Знаю: стоит мне поднести зажженную свечу в угол, как мрак рассеется и подрагивающий лепесток пламени оголит только паутину и пятна плесени на стенах.

— Я буду игнорировать тебя, сколько смогу.

Силуэт шевельнулся — едва заметно, почти неуловимо.

— Сегодня разговоров не будет.

После сказанных слов воздух загустел. Стало трудно дышать. Накатила паника. Удары сердца болезненно отдались в ребрах. Я успел прислониться ладонью о стол, иначе бы потерял равновесие и растянулся на полу — то ли сказалось похмелье, то ли так силуэт дал понять, кто здесь принимает решения. Тени в комнате загустели; на их фоне отчетливее проступила человекоподобная фигура. Она выросла в размерах — практически коснулась головой потолка.

Я решительно дошел до двери, открыл её. И сделал шаг к выходу, когда до ушей донесся тихий, точно шорох шелковых одеяний, вкрадчивый голос. Кто-то позвал меня. Однако ноги уже понесли на улицу.

Небо алое с редкими разводами черноты. Судя по легкому сумраку и тишине, солнце только-только встает, а это значит, что я проснулся ранним утром. Никто не помешает мне нормально прийти в себя после попойки. Ветер налетает резкими, холодными порывами, сразу же немеют щеки, а пальцы теряют всякую чувствительность. Бодрит! Сейчас бы плащ не помешал, но его оставил в покоях. Возвращаться туда — вот уж ни за что.

Я потянулся, когда приметил недалеко от статуи высокую фигуру. Худая, горбатая, закутанная с ног до головы в черный плащ, капюшон скрывает лицо. Напоминающая живую тень, с которой столкнулся у себя в комнате.

Меня будто молнией прошибло.

Не колеблясь ни мига, я рванул в сторону странного существа.

Фигура в плаще полуобернулась ко мне. А затем распалась в воздухе на миллион чернильных клякс. От нее не осталось и следа.

Я подбежал к статуе, остолбенел. Мышцы горла сковала судорога, скулы натянулись, отдаваясь резью. Пальцы сжались в кулаки.

Из земли в шаге от меня торчит лицо.

Детское лицо.

На первый взгляд его можно принять за резиновую маску. Вот только никакая это не маска. Кожа неестественно желтая, стеклянные пустые глаза безразлично смотрят в небеса, красноватые губы полуоткрыты, обнажая желтоватые зубы, рот набит землей. Девочка или мальчик — уже не разобрать.

Слух резанул женский крик — пронзительный, полный ужаса и боли. Я обернулся. На ступеньках храма геометристов стоит одна из тех девушек, которых привел вчера в Имзунгер. Она смотрит на землю под моими ногами, смотрит на торчащее детское лицо.

— Са-а-ая! — донеслись до меня её вопли, приглушенные рыданиями. — Сая! Са-а-ая!

Необходимо торопиться — люди в опасности. Завертев головой, я начал прикидывать, куда тварь отправилась. В главный храм? В здания послушников и монахов? В ремесленническую? Или же в общий жилой дом?

Думаю, последнее. В остальных местах слишком сильная остаточная магическая аура — уродцев отпугивает колдовство бывших школ. К тому же самые уязвимые для атак именно новоприбывшие, так как они еще не усвоили главные правила обители. Значит, мне необходимо найти покои, где их всех поселили, и защитить.

Воздух в общем доме показался спертым, сухим. За спиной донёсся грохот колокола — видимо, один из послушников или монахов услышал крики девушки, спустился и увидел мертвое лицо в земле. Сейчас Имзунгер загудит, как разбуженный улей, — это мне на руку. Коридор загибается, ветвится; эхо шагов громом раздается в нем; двери распахиваются и из покоев выходят встревоженные, но уже готовые к отпору, обители крепости — на многих надеты доспехи, руки сжимают мечи, кинжалы и копья. Я пробежал мимо них даже, не оглядываясь.

Где-то далеко слева от меня раздался приглушенный вскрик. Поворот. Еще один. И вот уже на месте: в конце коридора возвышается высокая тварь в плаще. Возле нее на коленях стоит старик. Пытается дернуться, но его словно сдерживают невидимые оковы, не дают пошевелиться. Рот широко распахнут — не по своей воле, глаза бегают туда-сюда, тело бьет дрожь, по лицу катятся крупные градины пота. Человекоподобная фигура положила маленький камушек ему на язык и тут же исчезла, распалась черным пеплом, как на улице возле статуи.

Я подбежал к старику, склонился над ним, надеясь, что еще не поздно. Он вертит головой, отмахивается, пытается ударить меня — возможно, не отошел от шока и принимает за чудовище. Но силой мне удалось развести его руки, зафиксировать тело. Поздно: камень во рту разросся до размеров спелого апельсина — его уже не вытащить. На глазах он увеличился, челюсти широко распахнулись, кожа на щеках натянулась, раздался отчетливый хруст костей.

Во взоре старика стоит мольба, а не испуг; ноздри хищно ощерены, нос пытается вздохнуть, но тщетно. Через миг брызнула кровь, попала мне раскаленными капельками на лицо. Оголяя гортань, нижняя челюсть бедняги висит на лоскутах кожи, падает на шею. Ряд желтоватых кривых зубов смотрится ирреально на фоне алого.

— Прости, я не успел, — сказал я непослушным голосом.

Корчась от боли, старик попытался подняться, но тут же затих. Душа покинула тело. Под ним натекла густая темная лужа крови.

Готовясь к худшему, я поднялся, встал перед дверью, ведущей в покои новоприбывших. Ладонь легла на рифленую ручку; кожу кольнул неприятный холод. Я открыл дверь. Ни звука не доносится по ту сторону — мертвая тишина. Если люди и спали, то крики старика должны были их разбудить.

Еще с порога потянуло тяжелым смрадом, желудок скрутило, а к горлу подкатил жгучий ком. Красноватый утренний свет проникает через открытые окна, а потому рассмотреть все не составляет труда.

Я шагнул в покои. От одной стены до другой растягивается паутина из кровавых лоскутов — кишки перекручиваются с жилами, порванной кожей и волосами. Органы висят на потолке размытыми пятнами; с них на мраморный пол капает — и этот единственный звук во всем огромном помещении сводит с ума. Взгляд цепляется за висящие на сплетениях «паутины» оторванные детские ручки и ножки, за отрубленные головы женщин — их лица кривятся в нечеловеческом ужасе.

За спиной послышался топот, сменившийся проклятиями. Рядом со мной оказался Релин.

— Твари стали хитрее, — сказал он.

— Почему ты не предупредил людей об опасности? — устало спросил я.

— Как раз наоборот: им рассказали о возможных атаках. Мало того, я приставил к ним шестерых охранников.

— Значит, кто-то из них нарушил указ.

— Похоже на то.

— Я только зря их вел сюда.

Релин зажал тыльной стороной ладони нос, поморщился. К такому запаху никогда не привыкнешь.

— А что с девушкой во дворе? — спросил я. — Это же её ребенка закопали?

— Да, её. Вот только она сама мертва: чудовища превратили её череп в костяной фарш на глазах всего Имзунгера.