Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

Воздух в помещении сгустился, наполнился новыми запахами — смрадом старческих тел, тяжелых лекарств и еще чего-то едкого. На языке появился металлический привкус.

Вдруг дошло: в комнате медитаций нет окон. Из света здесь только несколько чадящих на стенах факелов, отчего мрак отвоевал большую часть пространства.

— Вор… — сказал Найват осипшим голосом. — Я еще раз говорю: мы недооцениваем его влияние.

— Возможно, вы и правы, священный исполнитель, — заявил архимаг, наконец войдя в помещение. — А возможно, и нет. У нас нет никаких прямых доказательств. Я понимаю ваше волнение за школу, однако дети в обители и раньше становились одержимыми.

— Сразу десять? Обычно это происходит только с одним!

— Я обеспокоен не меньше вашего. И приму меры предосторожности: в ближайшие несколько дней все медитации будут отменены, Поющим запретят колдовать и читать мантры. Высшие маги займутся изучением заболевших.

Один из одержимых мальчишек скрюченными пальцами принялся царапать шею, оставляя на коже длинные кровавые следы. Из широко раскрытого рта донесся булькающий клекот, отдаленно напоминающий смех.

— Я недоволен и обеспокоен увиденным, — сказал Найват. — И речь, разумеется, не о совете или школе. Я говорю о вашем отношении, архимаг, к происходящему. Вор не где-то там далеко — он здесь, под нашими носами! Вы сами получали подробные отчеты о разрушенной школе! — Он устало покачал головой. — Мне придется подробно доложить Пророку.

— При всем моем безграничном уважении, священный исполнитель, но я слежу за этой обителью больше двадцати лет. И знаю лучше, что пойдет ей на пользу. Даже если бы не было прямого приказа от Пророка отправить вас в пустыню, лично вам я бы не выделил ни одного человека без согласования с Советом Смертных. Вор, разумеется, опасен, но вы превращаете его в какого-то полубога, способного колдовать в одиночку и разрушать целые города. Вам хорошо известны прописные истины любой магической системы. За этим человеком кто-то стоит. Возможно, Золотые Посохи. Вот и разберитесь с настоящей проблемой, а не рассыпайтесь в пустых угрозах.

— Я пропущу мимо ушей вашу дерзость.

Архимаг несколько мгновений молчал, затем расслабился, сказал:

— Давайте закончим бессмысленные препирательства и у меня в кабинете вместе решим, что делать с заболевшими мальчишками. Пока не наговорили друг другу гадостей. И вы, и я перенервничали — нынче сложные времена. Простите мне мою грубость и хамство — никому не позволено так общаться со священным исполнителем…

Договорить он не успел: одержимый застонал, его тело скрючило, руки и ноги страшно изогнулись.

Захрустели кости, затрещали вывернутые суставы. Сквозь тонкую ткань хитона выпучились лопатки, страшно отперлись, точно крылья у птицы. Из рта полилась на пол густая, пузырящаяся, черная кровь и потекла вязкой струйкой к Найвату…

Пришлось сделать шаг назад, чтобы не наступить в чернильную жидкость.

Поднялся ветер, и в воздухе закружились хлопья пепла. Некоторые из них пачкают лицо, щеки, пальцы и тыльные стороны ладоней, оставляют на коже нестираемые пятна.

Найват осмотрелся, ощутил себя насекомым рядом с гигантскими пузатыми колоннами, выстроившимися в ряд и ведущими куда-то далеко вперед. Их поверхность матово поблескивает, шершавится небольшими выбоинами. Складывается такое ощущение, будто они сделаны не из гранита или камня, а из затвердевшей карамели. Дальше колонн все исчезает в изумрудном, напоминающем космы старухи-ведьмы, тумане — плотном и клубящемся.

Поэтому остается только идти вперед.

Найват практически сразу понял — ему вновь снится кошмар. Но от осознания этой простой мысли пробуждение не наступило, наоборот — окружающая реальность будто наполнилась деталями.

В ноздри ударил запах сырости, кожа покрылась мурашками от налетающих холодных порывов ветра.

На его пути встречаются сгорбленные худые фигуры, закутанные в бесконечные лохмотья. Покачиваясь на месте и бросая в его стороны опасливые взгляды, они едва слышно бормочут. Их длинные, искривлённые артритом, пальцы перебирают шарики деревянных четок. При малейшем движении звенят бронзовые кольца на кистях. Лица, изъеденные язвами, ссохшиеся, точно старая апельсиновая корка, кривятся от боли.

Из поблескивающего изумрудного тумана показываются огромные силуэты то ли людей, то ли чудовищ. Они подергивают массивными плечами, издают сильный рык. Высоко над головой покачиваются клетки, цепями прикрепленные к самой тьме. Внутри них стонут, зовут, плачут, тянут к нему худые руки-прутики люди. Некоторые кидают к его ногам цветы — увядшие, мертвые, со склизкими гнойными листьями. Но большинство страдальцев настолько обессилены, настолько лишены воли, настолько худы, что только прижимают впалые лица к толстым прутьям решеток и провожают его пустыми взглядами.

Не решаясь войти в туман, Найват идет — в неизвестность, во тьму, позволяя дороге вести его.

Наконец, возле одной из колонн он заметил сидящую на коленях девочку.

Похохатывая, она играется с тремя клубками, выдергивает тонкими пальчиками нити и раскидывает их по плитам перед собой. Её длинные густые белые волосы каскадом ниспадают до лопаток. Личико полностью скрывает серебряная маска, украшенная рельефными изображениями птиц, травы и деревьев.

Найват застыл, настороженно наблюдая.

Если бы он верил в богов, то увидел бы в девочке перед собой маленькую богиню Джуумон, Ткачиху Судьбы, дочь Бронзовой Царицы, управлявшей городом во времена, когда миром безраздельно правили чудовища. Но он лишь насторожился.

Малышка звонко засмеялась, подбросила один из клубков, а затем швырнула его в туман.

Тот, оставляя за собой след тоненькой нити, скрылся в изумрудной мгле.

Сердце ударило раз, второй, третий — ничего не происходит.

Найват повернул голову в ту сторону, откуда пришел, подумал, не вернуться ли, может, получится отыскать другой путь и, наконец, проснуться.

Его внимание привлекли странные шаркающие звуки.

Укатившийся клубок сверкнул яркой фиолетовой вспышкой, и уже через мгновение из тумана в их сторону полезли люди. Практически голые, если не считать рваные грязные повязки на бедрах. Изможденные мужчины, едва поднимающие ноги, с темной посиневшей кожей, со вздувшимися лицами-масками и ничего не выражающими глазами. Их длинные спутанные бороды волочатся по земле. Плетутся женщины, хрипя и царапая ногтями себе животы; черная кровь струится по сморщенной дряблой коже, стекает по ногам, пачкает плиты. Старики и старухи держатся друг за друга, словно боятся потеряться, страшно горбятся. Молча, раскачиваясь будто в трансе, бредут дети — из-за грязи и усталости практически не отличимые от ночных чудовищ, каких любят изображать на фресках храмов. За ними идут монстры, царапают когтями плиты, топорщатся шкурами-иглами, машут кожистыми крыльями, разрезают воздух длинными хвостами, поблескивают немигающими алыми глазами.