Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

Капитан махнул рукой:

— Жизни ты не знаешь! Как война закончится, поедем ко мне! Настоящее оливковое масло попробуешь. Вкусное, мягкое, а не эти ваши эшкиатские ссули! А финики у нас знаешь какие? Тают во рту! И виноград отличный. Вино из него получается крепкое, терпкое, башку сшибает! Я вот порой только о нем и мечтаю. Забыл прихватить с собой, старый дурак!

— Все равно бы отняли еще в Мореше, — с грустью в голосе сказал Рыжий. — Вот только не верю я, вряд ли у вас что-то приличное растет. Небось, и от воды хмелеешь! Рассказываешь мне тут сказки…

— А я как подумаю о нашем вине, так сразу дом вспоминается… Словно вживую вижу свою хлипкую хибару и сады абрикосовых деревьев. Слышу стрекот кузнечиков и шум ветра, налетающего с гор. Даже порой чувствую тяжесть персика в руке. Как расползается его мягкая плоть от моего легкого прикосновения…

Он замолчал, взгляд его устремился куда-то вглубь себя. Рыжий лишь хмыкнул в ответ, язвить не стал. До того не проронивший ни слова Вор сказал:

— Хорошие воспоминания. — Его голос с едва заметной хрипотцой прозвучал звонко и громко. — Такие вещи делают нас теми, кто мы есть.

Хен поежился.

Неприятный холодок пробежался по спине. В памяти всплыл тот случай у шатров, когда Вор околдовал Черного. Сияние иероглифов, треск горящего воздуха, закручивающегося в маленькие вихри, — всё это пронеслось в один краткий миг.

Инстинктивно потянуло в сторону, а тело напряглось, готовое к защите. Кожу на животе и спине стало покалывать. Бросив мимолетных взгляд на Вора, Хен тут же опустил голову.

— Тебе, Мирт, похоже, как и Болтуну, затылок на солнце напекло, — заявил Рыжий, стараясь казаться беспечно. — Не узнаю нашего бравого капитана — пусть и бывшего. Еще заплачь! Дом он покинул, бедняга, персики вспоминает, боги его дери! Я вот только по одному персику скучаю — по женскому! Ну, тот, что у них между ног! Щас бы с удовольствием засадил какой-нибудь красивой особе по самую глотку!

Кто-то из солдат, идущих рядом с ним, одобрительно захмыкал. Мирт собрался, вмиг с лица стерлось печальное выражение, сменилось непроницаемой маской.

Хен посмотрел на Вора, попытался уловить в его чертах что-то неправильное, иноземное. Прямой нос, тонкие губы, глубокие складки морщин под выразительными голубыми глазами, чистыми, как горный хрусталь, небольшая бородка, соединяющаяся с бакенбардами, косица до лопаток — вроде ничего примечательного.

Если бы не выразимое ощущение скрытой мощи.

И сам Вор, его поведение, манера держаться точно говорят — посмотрите, я такой как вы и в то же время другой, царской крови, могу с вами разговаривать сколь угодно долго и соглашаться с любыми доводами, однако всегда преимущество будет на моей стороне…

Хен хмыкнул, старательно отгоняя навязчивый образ.

Представляя новобранца таким хитрым, умным, изворотливым, он лишь обожествляет его. А с другой стороны… может, так и есть? Если он правильно помнит, не способен никто в одиночку колдовать! Невозможно это! Однако…

Из мыслей его вырвал идущий по левую руку Звон.

— У тебя воды не осталось? — спросил он. — Выхлебал всю флягу. Из-за этих треклятых клубов пыли постоянно хочется пить. В рот будто еноты наплевали, а потом насрали.

— Совсем немного, но держи. Уже скоро встанем лагерем, судя по тому, как солнце-око за зенит перевалило.

— Поскорее бы уже шатер поставить да сидеть там до утра. Душу бы отдал за тень.

Он, как и Хен, выглядит жалко: худое изможденное лицо перепачкано в грязи, на лбу и щеках светлые дорожки соленого пота, губы растрескались, напоминают двух больших дохлых слизняков. Загар на нем лежит пятнами — где-то кожа темная до черноты, где-то чуть светлее, а где-то — например, на груди — и вовсе белая.

Вдали показались неровные зубцы Заветных гор, чьи острые пики покрывают белые шапки. С каждым пройденным шагом они из зыбкого морока, тающего на земле, становятся все реальнее. Страшно подумать, что там, на каменных вершинах, где-то прячется древняя колдовская школа — вот только её название забылось. Квадратисты вроде.

— Скоро уже окажемся возле Великой Геткормейской стены, — сказал Звон, отхлебывая из фляги Болтуна. — А там…

— …война, — закончил за него фразу Вор.

Он с едва заметной ухмылкой смотрит на Хена, весь его вид говорит — я знаю, ты был там, возле шатров, долго собираешься скрывать это от меня?

Нет, он не догадывается, я додумываю сам.

Но против воли взгляд опустился вниз — на перепачканные в пыли ноги и изношенные сандалии. Предательское сердце забилось громко и часто.

Раздался гул костяных рожков — протяжный и сильный. Земля задрожала.

Привал.

Ровная, как поверхность тарелки, степь простиралась во все стороны света. Взору не за что было зацепиться — всюду пепельная трава, едва достигающая колен, редкие кустарники да небольшие земляные бугорки, какие остаются после кротов или крыс, однако на испепеляющем, кошмарном зное оставались сомнения, что здесь вообще кто-то мог жить. Хотя по ночам, когда огромная армия устраивала привал, на границе лагеря многие видели в ночной мгле светящиеся круглые блюдца глаз, слышали вой и странное шуршанье. Ветераны, уже не раз покидавшие Геткормею, травили байки, будто это злые духи бесятся, ждут, когда какой-нибудь наивный дурачок подойдет к ним, а уж тогда… Армия продвигалась по степи медленно, словно нехотя. Постоянно что-то происходило — то колесо от повозки фуражиров отвалится, то отряд джиарист-пехотинцев сляжет с рвотной болезнью. Однако солдатам увеличили пайку и норму воды. Теперь им больше не приходилось экономить, растягивая одну флягу на целый день. Это благотворно сказалось на скорости продвижения.

Вскоре армия добралась до Таграля, чьи глинные стены величественно возвышались над степью и чьи шпили домов протыкали мертвое венозное небо. Последний геткормейский город перед долгим изнуряющим походом по землям врагов. Последняя двухмесячная остановка, дабы влить в свои ряды новобранцев и ветеранов. Конец той жизни, которую люди знали последние два года.

В трех стадиях от Таграля великое воинство встало лагерем, раскинулось во все стороны шатрами и повозками. Зареяли над бескрайней степью разноцветные штандарты туноларов, шогриев, джиаристов и тунархов. Загорелись тысячи костров, пуская в небеса столбы черного дыма. Миллионами звуков наполнились здешние молчаливые места — ржаньем коней, скрипом доспехов, звоном мечей, смехом солдат, криками капитанов и непонятными речитативами магов. Войско — это огромное, жадное до всего существо — принялось обустраиваться.

Потянулась монотонная, скучная жизнь…

Хен привычно застегнул ремешки доспеха, проверил, ничего ли не болтается, и, довольно хмыкнув, взял со стойки длинное копье.