Гэв Торп - Время Легенд: История Раскола

Тихий смех Малекита заглушил жалобные звуки узников, леденя их сердца. С намеренной осторожностью князь сел, откинув окровавленную простыню.

— Жизнь за жизнь, — сказал он, и в его голосе снова зазвучали нотки тембра.

— Это пройдет быстро, — предупредила Морати, принимая протянутую сыном руку.

Он свесил с носилок одну ногу, потом другую. При поддержке матери Малекит встал, неуверенно покачиваясь. Морати отпустила руку и отступила назад. Князь сделал неуверенный шаг, потом еще один, и все это время его навязчивый смешок эхом отдавался от стен. Когда его силы вернулись, он выпрямился и повернулся к Хотеку.

— Я готов.

Жрец кивнул и подал знак служителям. Каждый из них нес кусок почерневшего металла, изогнутый и инкрустированный рунами. Некоторые были узнаваемы: нагрудник, наручи, воротник, рукавицы. Другие казались совершенно чуждыми, странной формы, вытянутыми листами из черной брони или закрепленными неудобно наклоненными шарнирами.

Первая часть была помещена в печь. Рабов хлестали кнутом, чтобы усилить их труд на мехах. Бормоча молитвы Ваулу, Хотек раздувал пламя с помощью магии, пока оно не раскалилось добела. Потянувшись голой рукой к огню, он достал кусок брони. Невосприимчивый к жару, он отнес ее к Малекиту, который наблюдал за происходящим, сосредоточенно сдвинув брови.

— Это сгорит, — сказал Хотек.

Ответом Малекита был пронзительный смех, окрашенный безумием.

— Я больше не могу гореть, — прошептал князь. — Сделай это!

Послушник вынес в щипцах вперед дымящуюся заклепку. Хотек и его помощник присели на корточки, жрец с шипением пара прижал горячий кусок металла к плоти Малекита. Малекит хохотнул.

— Сейчас, — сказал Хотек.

Послушник поставил заклепку на место. Прошептав несколько волшебных слов, Хотек слегка ударил Молотом Ваула, вставляя горячую заклепку сквозь подготовленное отверстие в кость Малекита.

Князь зарычал от боли и покачнулся. Ему хотелось закрыть глаза. Вместо этого он отбросил свой разум в сторону, отправившись в место, которое создал для себя в холодных глубинах своих мыслей.

Он представил себя на золотом троне, в отцовских доспехах. Князь за князем выходили вперед, становясь на колени, чтобы поцеловать его обувь на его ногах, пока хор девушек пел хвалу Малекиту. Солнце освещало церемонию, отбрасывая суровые тени. В соседней клетке корчилось что-то нереальное; тень Бел Шанаара вернулась из Мирай, чтобы стать свидетелем коронации истинного Короля-Феникса.

Вздрогнув, Малекит вернулся в реальность. У его ног лежали два тела. Его тело горело новым огнем, но он был не сильнее, чем он привык. Послушники двигались вокруг него, окрашивая кровью жертвоприношений руны, вырезанные на частях доспехов, следуя каждому завитку и линии щетками из волос эльфов.

Его голени и ступни были обуты в дымящееся черное железо. Он не помнил, как поднимал ноги, но сознавал, что сделал это. Он чувствовал, как заклепки вбиваются в пятки и пальцы ног, и смеялся при мысли о том, что его обували, как боевого коня.

Раздавалось пение. Его мать смотрела на него молча, но слова ее адептов проносились по комнате, перекрывая строфы, создавая аритмическую гармонию магии. Еще больше заклепок было воткнуто в худую плоть его бедер, и звенья были заклепаны по бокам его коленей.

Боль снова становилась слишком сильной, по мере того как все больше горячего металла прикладывалось к его плоти. Это была физическая боль, не похожая на обжигающую душу агонию благословения Азуриана, но тем не менее это была боль, и он отступил перед ней.

Тысяча белых голубей взлетела в голубое небо, чтобы отметить его восхождение к власти, в то время как тысяча горнов зазвучали в его честь.

Когда он в следующий раз ясно осознал, что происходит, он был одет в доспехи с ног до шеи. Каждая его часть дрожала. Он чувствовал, что энергия духа, которую он поглотил, ускользает.

— Слишком рано, — пробормотал он. — Я падаю.

Морати поспешно подозвала адепта, который принес в жертву другого пленника и принес кровь Малекиту в чаше из древнего серебра. Малекит взял чашу и остановился. Он понял, что не держал ничего больше десяти лет. Он осмотрел пальцы рук своей новой руки, каждый прекрасно сочлененный. Он узнал гномью работу, которая вдохновила дизайн, и улыбнулся про себя. Даже сейчас приключения его великого прошлого все еще приносят плоды.

Выпив кровь, наслаждаясь изгибом бронированной руки, как будто это была его собственная плоть, он погрузился в приятные воспоминания, делясь бокалом вина со своим хорошим другом, Верховным королем Снорри Белобородым.

Он вспомнил растерянное выражение лица старого гнома. Вкус эльфийского вина был совсем не похож на пиво, сваренное гномами. Снорри выпил бокал одним глотком. Малекит налил ему еще и велел смаковать его, дать ему скатиться по языку и смочить щеки изнутри. Всегда готовый попробовать что-то новое, Верховный король сделал, как было предложено, сделав большую демонстрацию, булькая жидкостью в щеках. Он запрокинул голову и прополоскал горло, отчего Малекит удивленно рассмеялся.

Причмокнув губами, Снорри…

Снорри был мертв.

Память изменилась, и сердце Малекита упало. Он знал, что часть его умерла вместе с этим благородным гномом. С тех пор Малекит не позволял себе доверять никому так, как доверял Снорри; с тех пор он никогда не позволял себе знать слабость дружбы. Это было слишком больно, душевная мука утраты, и Малекит растворился в своем горе.

Огонь вспыхнул снова, и Малекита вернули в настоящее. Его зрение застилала красная пелена. Это его собственная кровь, понял он.

Он моргнул.

Простое движение вызвало у него безмерную радость. Тончайшие кусочки черного металла превратились в веки. Малекит снова моргнул и закрыл глаза. Он наслаждался темнотой, и прошло еще больше времени.

— Дело сделано, — объявил Хотек.

Малекит размял руки и согнул ноги, пробуя свое новое тело. Оно было похоже на его собственную плоть, хотя жжение не уменьшилось. Полдюжины мертвых эльфов лежали у его ног с перерезанным горлом, их кровь смазывала его выкованное тело. Он чувствовал, как их духи скользят вокруг него, запертые в рунах доспехов.

— Не закончено, — сказал он. — Моя корона.

Хотек выглядел растерянным и повернулся к Морати за объяснением. Она позвала послушника, который принес бархатную подушку, на которой помещался венец из тусклого серого металла, с шипами, торчащими под странными углами, как корона, задуманная сумасшедшим.

Морати протянула к нему руку, но Малекит схватил ее за запястье. Она взвыла от боли и вырвалась из его объятий, отступая. На ее теле были ожоги.

— Ты не можешь прикасаться к нему, — сказал Малекит. — Это не твое, это мое.