Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Шун-Ди кивнул.

— Вам знакомо это имя, милорд?

— Да уж, — лорд, хмыкнув, провёл ладонью по лицу. Даже в полумраке Уна видела, как он побледнел. — Более чем. Один из тауриллиан, изгнанных Альеном. Он выглядел как белый волк. В смысле, предпочитал выглядеть. Я хорошо помню его, но лучше бы не помнил.

— Изгнанных, — прогудела медведица. Уна вздрогнула: она понимает ти'аргский?… Но тут же посмеялась над собой: было бы странно, если бы духи-атури не понимали хоть какое-то из наречий мира. И для этого им совсем не нужно пить кроличью кровь, поднесённую оборотнями. — Да, правильно. Вновь изгнанных. Я больше не слышу их песен, не вижу их лиц… Давно, очень давно. Цидиус был здесь ещё до того, как Пустыня Смерти оградила их.

Значит, до того, как люди заточили бессмертных тауриллиан своей магией — а Индрис говорила, что случилось это около двух тысяч лет назад… Уна сглотнула ком в горле.

— Я Бергарот, — произнесла медведица. Имя было рычащим, большим и древним, как эти горы; Уна и без того чувствовала себя жалкой, немощной букашкой во время пути через них — как и раньше: в море, в степи кентавров, в лесу… Слишком огромным, прекрасным и сильным было всё это — такие красота и сила подавляли её человеческую сущность. Это било по её уверенности, и без того сходящей на нет. — Дух горной земли. Я храню это место и хочу знать, кто вы и зачем явились. Я вижу, что никто из вас не замыслил подлости. Но, быть может, вам вовсе не место в лесу Эсаллар, — медведица помолчала, шумно дыша; пучки травы на её боках вздымались и опадали. — И вы столь разные. Малыш-боуги, Эсалтарре с горячим дыханием, кентавр, лис-перевёртыш… Это необычно. А таких, как вы трое, я не видела ещё дольше, чем Цидиуса. Давно, очень давно.

Уна уже предчувствовала, как будет просыпаться по ночам от этого рокочуще-печального «давно, очень давно». Новая деталь в кошмарах.

— Это люди, о Бергарот, — сказал Лис, тайком поправляя повязку под рубашкой. Другую, на лбу, он уже не носил: ранка от копыта Лурия-Гонта почти зажила — лишь маленький шрам и синяк остались. Вот кому впору сражаться с рыцарями короля Хавальда. — Из смертных, покинувших эту землю. Они приплыли с востока, ибо им нужна помощь древесных Эсалтарре.

— Им всем? — прогудела медведица.

— Мне, — вдруг — неожиданно для самой себя — решилась Уна. — Только мне. Я ищу своего отца. И… — она осеклась под взглядом с этой круглой каменной морды (лица?…), покрытой зелёным мехом-травой, но поняла: говорить надо всё и сразу. Как бы сильно она ни любила откладывать самое главное и трудное на потом. — Он — тот, кого здесь называют Повелителем Хаоса.

Уна ждала рыка возмущения, или снисходительного смеха (если каменная медведица умеет смеяться — интересный вопрос…), или равнодушия — какой угодно реакции, кроме той, что последовала. Бергарот задумчиво склонила на грудь пушистую тёмно-зелёную голову — Уна только что заметила, что на одном из маленьких круглых камешков-ушей желтеет одуванчик, — и мягко сказала:

— Вот как. Ты ищешь отца. Это хорошее дело.

Лис скептически выгнул бровь. Уна и сама усомнилась, что поняла правильно.

— Да, но… Он…

— Хорошо, когда дети рядом с родителями, — из каменной пасти вылетел вздох — тяжёлый и протяжный, как рокот далёкого горного обвала. Снаружи — где-то над тропой и пещерой — опять закричали коршуны: будто слышали Бергарот и приветствовали её пробуждение. — Раньше у меня было много детей в горах и в лесу. Я видела, как каждый из них пришёл в Обетованное и ушёл отсюда. Неправильно, что мы порознь.

И медведица склонилась ещё ниже — в безутешной печали, почти приминая лбом головки цветов. Уна растерялась: она с трудом представляла, кем могут быть дети духа. Другими духами — но почему тогда они покинули Обетованное? Ещё какими-нибудь магическими созданиями, что живут в горах своей таинственной, каменисто-корневой жизнью? Обычными медведями?

А может, теми самыми бессмертными тауриллиан?…

— Да, но её отец — человек, о Бергарот, — уточнил Лис, будто намеренно желая всё испортить. — Тем, кто, кхм, некоторое время назад — небольшое для тебя, разумеется — нарушил баланс сил и открыл разрыв в Хаос. Он впитал толику могущества Хаоса и связал себя с ним — с тех пор его так и называют. Часть моих сородичей, например, до сих пор ждёт, что он вернётся и воцарится в Обетованном.

— Эта лекция была обязательной, менестрель? — кисло спросил лорд Ривэн. Уна промолчала, но на языке у неё вертелся тот же вопрос.

Бергарот, шурша по камням и мху, чуть продвинула вперёд когтистую лапу; Лис с опаской попятился. Уна невольно залюбовалась тонкостью и идеальной, отточенной формой её когтей. Наверное, агх-резчик, который погиб в путешествии с лордом Альеном, был бы рад взглянуть на медведицу.

Что он чувствовал, когда за него умирали друзья? А когда оставил Мору Тоури — одну, с незаконным ребёнком под сердцем? Только боль — или к ней остринкой примешивалось удовольствие?…

Так же, как много иного — странного, страшного — примешивалось к её дочерней любви.

— Я поняла, лис-перевёртыш, — проговорила Бергарот. — Я просыпалась в ту пору, когда разрыв был открыт, а потом — раз или два после. И ничего в этой истории не потрясло меня. Всё шло так, как должно было идти, и кончилось так, как должно было кончиться, — медвежьи глаза в опушённых травой впадинах снова остановились на Уне. — Воля многих определяет ход событий, дитя. Никогда — одного. Обетованное живёт, и солнце восходит каждое утро. Твой отец ничего не изменил. Если бы наш мир должен был умереть, он бы умер. А если ты стоишь и боишься здесь и сейчас — миру суждено было жить.

Ничего не изменил? С точки зрения духов — пожалуй. Уна отвела взгляд.

— Знаю. Но теперь его имя…

— Повелитель Хаоса, да, — медведица всё ещё говорила с ней почти ласково, и цветы приветливо качались на её теле. — Но суть важнее имени. Стал ли он кем-то другим оттого, что его зовут так?

Лорд Ривэн вздохнул и потёр подбородок, покрытый раздражением из-за походного бритья наспех (ещё и без слуг). Слова Бергарот явно затронули в нём больную струну.

— Наверное, не стал, — тихо сказала Уна. — Для тех, кто знал его, — нет. Но я никогда не знала. И… и он впустил в себя Хаос, о дух. Я хочу позвать его назад, но не знаю, что он может принести в наш мир. Меня мучает это незнание.

Она отважилась на полную откровенность — пусть это и грозит им запретом пройти в лес Эсаллар. Бергарот не хотелось лгать, как не хотелось лгать самой природе. Уна будто исповедовалась перед осинками Кинбралана — как, бывало, делала в детстве, если находила хандра. И никто из спутников не мешал ей. Даже Лис.

Медведица смотрела на неё, не моргая. Где-то под сводами пещеры с прежней равномерностью капала вода.