Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Но никого не было с ним рядом, и окон в лаборатории тоже не было. Он мог говорить только со змеями и обжигать взгляд только о тонкий, медленно приближающийся — медленно, как во сне, — силуэт Тэски. Белая, идеально выглаженная рубашка, даже отсюда пахнущая чистотой, чёрная безрукавка, чёрные угли глаз…

Почему он не превращается и не достаёт оружие? Зачем тянет?

Наместник вдруг понял, зачем. Он ведь не сделал главного, старый осёл… Он кивнул на стол, где при свете лампы тускло серебрились медицинские инструменты. Среди них лежал свиток с его личной подписью и гербовой печатью Ти'арга. Хорошо, что он подготовил завещание заранее, хотя и понятия не имел, что всё случится уже сегодня.

Ещё утром — не знал. Строил планы, думал о Меертоне… Забавно.

Тэска шагнул к столу и развернул свиток. В длинных изящных пальцах желтоватая бумага выгядела грубо — как растерзанная добыча в когтях сокола-охотника. Но так уж устроена жизнь: красота в соседстве со смертью.

Наместник лишь недавно начал понимать, как отчаянно его всегда влекло к этой красоте. Как он рвался к ней — огненной, безумной, нелогичной — сквозь тусклую упорядоченность будней, как радовалось что-то внутри него, когда она огромным, необъяснимым вихрем подхватывала и несла его — и он не знал, куда. Часть его желала, чтобы в Ти'арг вернулась магия: мысли об этом всё чаще терзали его.

Дальше — больше. Часть его одобряла продолжение Великой войны.

Он подавлял эту часть, душил её долгом и здравым смыслом, но не убил до конца.

Эта часть, собственно, и стояла сейчас перед ним, бегло читая свиток и улыбаясь острыми уголками губ.

— «Будучи в здравом уме и трезвой памяти, отвечая за свои действия перед четырьмя богами Обетованного и перед подданными королевства Альсунг, я объявляю своим наследником и преемником Тэску с западного материка. Пусть после моей смерти он станет владетелем и хранителем наместничества Ти'арг — до своей смерти или до тех пор, пока не сложит с себя полномочия», — Тэска вздохнул, не глядя на него. — В здравом ли? В трезвом? Надеюсь, ты действительно осознаёшь, что делаешь, наместник. Ты отдаёшь Ти'арг мне, Двуликому-убийце, — Тэска коснулся его взглядом — без насмешки, даже с каким-то затаённым сочувствием. Наместник вдруг заметил, что он пришёл без рапиры. Кинжал?… — Захотелось побезумствовать на склоне лет?

Побезумствовать? О нет. Наместник был убеждён, что совершает один из самых разумных и взвешенных поступков в своей жизни. Что никогда не нашёл бы правителя лучше, чем Тэска — мудрее, опытнее, осмотрительнее… Безжалостнее. Что Тэска сможет подарить Ти'аргу то, что не смог он сам.

Свободу от Хавальда. Магию. Подлинные процветание и могущество, а не жалкую их подделку.

Наместник был уверен, что всё это так — но не мог ответить. Поэтому просто покачал головой.

— Веришь, что мне удастся разбить коронников? — Тэска неторопливо свернул свиток и помолчал. В тишине было слышно, как песок шуршит под беспокойной чёрной гадюкой. — Что ж, возможно. Но что потом, наместник? Хавальд ненавидит магию, а она у меня в крови. Боюсь, мы с ним не поладим.

Хавальд боится тебя, — попытался одним взглядом выразить наместник. Он не пойдёт против тебя, и магия вернётся без лишних жертв. В этом вся суть.

Глаза Тэски под чёрно-белыми прядями чёлки нырнули в зрачки наместника. Он отложил свиток и шагнул к подстилке.

— Тхэласса Си Аддульман. Так звучит моё имя на твоём языке, наместник.

Тхэласса… Будто свист ветра в ночном заснеженном лесу. Куда точнее, чем «Тэска». Хавальд всё-таки очень исказил его имя.

В последнее время наместник думал, что такие, как он, подобны заразной хвори: искажают всё, до чего дотягиваются.

— Исправь, — беззвучно выдавил он. Раскалывающая на куски боль опять затопила сознание; наместник прикусил губу. — Исправь, если хочешь.

— Не стоит, — оборотень хмыкнул, наклоняясь к нему. — В Академии меня знают под этим именем, пусть так и останется… Раз я буду править людьми, решать людям. Я слишком люблю их, чтобы навязывать свою волю, — это внезапное признание удивило наместника. Тхэласса отстранённо смотрел на его бледное, блестящее от испарины лицо. — Но всё же ты странный человек, наместник. Я давно догадался, что ты задумал нечто подобное, но, честно говоря, не предполагал, что у тебя хватит решимости довести до конца… Ты очень странный человек.

Ничего странного, хотел бы ответить наместник. Наоборот — зауряднее некуда.

Но в каком-то смысле — очень глубоко — это мнение полубарса ему польстило.

— Я хотел сообщить тебе ещё одну новость, — помолчав, сказал Тхэласса. — Вечером доставили письмо от твоих осведомителей из Хаэдрана. Там видели нескольких Отражений. Твои люди думают, что они собирают какие-то сведения, а не просто ищут учеников… Якобы крутятся вокруг ратуши и выглядят подозрительно.

Отражения… Что ж, возможно, они тоже чувствуют это. Ощущают приход перемен через свои зачарованные зеркала. Наместник был виноват перед ними — как виноват перед магией в целом. Перед свободой. Перед Ти'аргом.

Перед любовью. Ведь он никогда не любил.

А Тхэласса любит людей. Наверное, поэтому им было так непросто понять друг друга. Причудливо сходящиеся противоположности.

Интересно, тот Альен, которого упомянул оборотень — тот, кто спустя столько лет не стёрся из его памяти, — был магом?… Почему-то наместнику упорно казалось, что да.

Он качнул головой, показывая, что это уже не заботит его. Какие бы цели ни привели Отражений в Ти'арг — хоть сговор с коронниками, хоть поиск волшебников-учеников, — он не хотел их преследовать. Он и так слишком долго заставлял шиповник цвести в ту пору, когда тому полагается алеть ягодами. Хватит насилия.

— Сейчас, — вышептал наместник — вновь одними губами, — глядя в мраморные, овеянные древней магией черты. Черты, которые спустя миг могли покрыться густой чёрно-белой шерстью, изменить форму, как меняет её вещество под руками химика — или любая материя по воле чародея. Как высокое, взлелеянное в сердце чувство превращается в привычную обыденность, толкая к отчаянию и греху. Как жизнь становится смертью. Просто и естественно. — Тхэласса. Пожалуйста.

Оборотень прикрыл глаза; в их матовой черноте отражался огонёк лампы, преломляемый прозрачными гранями ящиков. Лицо его просветлело: ещё больше похож на доброго духа, ибо человек не может быть столь прекрасен. На доброго духа, в чьей крови — Хаос.

На доброго духа, приносящего избавление. В Ледяном Чертоге он вышел из темноты клетки, чтобы изменить жизнь наместника; в саду вышел из метели, чтобы спасти его; а теперь — из света, чтобы за руку вывести его на свободу.

Наместник почувствовал, что по щекам — вдоль канавок-морщин — катятся слёзы, и впервые в жизни это не вызывало стыд. Прошло то время, когда он считал любые слёзы слабостью. Прошло время, когда он был рабом.