Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Он ждал укола в сердце или зубов у горла. Он был готов ко всему — и всё мог принять с благодарностью, ибо боль просачивалась глубже, пресекая дыхание. Но вместо этого Тхэласса на миг отошёл к одному из ящиков; затуманенным болью слухом наместник уловил стук стеклянной крышки. А потом перед ним появилась узкая золотая мордочка с вертикальными щелями зрачков.

Он смотрел на змею, на её тонкое золотое тельце, переливающееся под светом, словно творение искусного ювелира. А змея смотрела на него — как и Тхэласса, без всякого выражения. Ленточкой мелькнул раздвоенный язык; тихий звук — то ли свист, то ли шипение — вторил кровавым хрипам в горле наместника, его надсадно колотящемуся сердцу. Тхэласса бережно, даже ласково, приложил ладонь к его шее.

— Сайкха, — произнёс он на языке, которого наместник не знал — на языке тех, в чьём теле живут две души. — Кусай.

Прохладная шершавая чешуя скользнула по коже наместника; он хватал ртом воздух, ожидая боли — сердце слабело, лёгкое распадалось, — но почти ничего не почувствовал. Две крошечных ранки-точки — вот и всё, что завтра найдут на теле. Сбежала змея: несчастный случай в лаборатории.

Он задышал ровнее, когда понял это. Покой снизошёл на него чернотой и золотом — беспредельный, подобно ночным небесам. Перед наместником лежало всё Мироздание, тысячи тысяч его дорог.

Он был свободен.

Фарис-Энт вошёл под купол листвы, и мир вокруг стал зелёным, точно виделся изнутри огромного изумруда. В листьях прихотливо дрожал и преломлялся свет; деревья обдавали тенью и свежестью. Они росли так плотно, что почти выстраивались в стену — и по этой стене уютно, по-домашнему сползал плющ. С плющом сплетались другие ползучие побеги: их мясистые глянцевитые стебли оплетали стволы до самых корней. Лес Эсаллар был спокоен: высился, как и века назад, под ясным солнцем, в окаймлённой горами чаше долины. Даже здесь, в сердце леса, слышался глухой грохот водопада и весёлый говорок пересекающей долину реки — будто двое кентавров, старик и мальчишка, обсуждают ливень в сезон дождей или спорят, всех ли овец мальчик пригнал в садалак.

Ещё Фарис-Энт слышал перекличку птиц и тихую возню насекомых. Мимо пролетела, трепеща прозрачными крыльями, пучеглазая стрекоза — должно быть, от родника, что бьёт неподалёку… Лес кишел звуками, но его главные обитатели — драконы — сейчас не давали о себе знать. Должно быть, потому, что уже получили главное: увели для переговоров Уну Тоури, человека-толмача с рисунками на руках, острослова-Двуликого, к которому так и липнут всяческие беды и увечья (кентавры гуникар сказали бы, неодобрительно качая головами: у него кривой Гирдиш), и того, кого эти трое называют лордом Ривэном — человека с лёгким нравом и взглядом, полным печальной зрелости. Несмотря на обильные шутки и забавную подвижность, Фарис сразу уловил в нём задатки философа: у кентавров на это чутьё. Если лорд Ривэн не сойдёт со своего пути Гирдиш, то скоро станет настоящим мыслителем — тем, кто способен понять и принять мир таким, каков он есть, без жалоб на его несовершенство и трудности. С Уной, конечно, отправился и серебристый Эсалтарре, удостоивший её своей привязанности. Малыш Тим, наглядевшись на драконов, ушёл бродить по лесу: похоже, он всё ещё не мог отойти от восхищения перед атури-медведицей — то бормотал стишки и считалки о медведях себе под нос, то щелчками пальчиков творил цветы и монетки, — и не был настроен на серьёзные переговоры.

Сам же Фарис-Энт пришёл сюда, чтобы встретиться с Возлюбленной. Он выполнил свой долг — привёл в Эсаллар людей — и заслужил хотя бы несколько мгновений блаженства. Пусть оно продлится недолго, пусть его вечная жажда не получит утоления — он будет счастлив уже оттого, что увидит Её и поговорит с Ней.

Фарис знал, что так будет.

Древесные драконы появились сразу, едва они спустились в долину, покинув пещеру Бергарот. Зелёно-бурые стремительные тела, гибкие хвосты, крылья, обросшие мхом и травинками, рваными движениями закружились вокруг, заключая путников в кокон древесного вихря. Фарис мысленно говорил с ними и видел, что Уна — девушка с особой, непостижимой для него магией — тоже понимает их и способна ответить. Он даже не заметил толком, как она скрылась за деревьями вместе с группой молодых Эсалтарре и громадным, медлительным старейшиной, чью грудь и живот покрывал панцирь коры, — скрылась, чтобы наконец-то выяснить, какой Гирдиш подарили ей звёзды. Уна была бледна и серьёзна; видимо, разговор с атури-медведицей придал ей решимости.

Однако, признаться, ни её судьба, ни судьбы её друзей и отца не занимали Фариса-Энта так, как слабый шанс на встречу с Возлюбленной. Он понимал, что это безнравственно (с большинства точек зрения), но ничего не мог изменить.

Он вздохнул. Он давно почувствовал Её присутствие, но не решался заговорить. Она уже здесь, где-то меж ветвей. Ждёт.

ЗДРАВСТВУЙ, ФАРИС.

Голос в его сознании — оглушительно-громкий, но нежный рёв. Единственный в Обетованном голос. Он ни с чем не мог его спутать, ибо каждый звук вызывал дрожь — смешную, от холки до копыт. Не наигранную.

Так нельзя? Возможно. Ему давно было всё равно.

«Здравствуй, Возлюбленная».

Кентавр преклонил колени, и мох мягко спружинил под его тяжестью. В листве что-то шевельнулось — мелкое, неуловимое. Фарис-Энт пока не присматривался: жаждал продлить это мгновение. Миг встречи, миг узнавания Её — есть ли в мире что-то более дивное?… И дело не в зелёно-золотой чешуе, не в прекрасной гибкой плоти, не в крыльях, сливающихся с чащей. Тело Возлюбленной — тоже её часть, конечно, но не её суть. Не вся она.

Вся она — его боль и смысл. Его путь. Его Гирдиш.

Йарлионн, дочь Тианы и Нермендевра из леса Тан Эсаллар. Возлюбленная.

Фарис уже не помнил, когда видел её в последний раз. «Давно, очень давно», как выражается бессмертная Бергарот. Но не так уж это и важно. Ведь Возлюбленная всегда с ним — днём и ночью, в степи и в лесу, в здоровье и хвори. Блаженство быть с нею рядом освещало его, и он тонул в зелёном сиянии. Не страсть, но покой охватывал его здесь — так что насмешки садалака напрасны. Нет ничего грубого, недопустимого в его любви.

Нет ничего, кроме того, что должно быть.

ТЫ ПРИВЁЛ К НАМ ГОСТЕЙ.

— Да, — вздохнул Фарис-Энт. Он чувствовал насмешливое недовольство, исходившее от Возлюбленной — насмешливое, но не гневное. В любом случае, меньше всего на свете он хотел расстроить её. — Гостей издалека. Им сказали, что твои братья и сёстры знают, как вернуть в Обетованное странника по мирам.

СТРАННИКА, — Возлюбленная шевельнулась в ложе из ветвей, и изумрудный блеск чешуи обжёг глаза Фарису-Энту, — ИЛИ ПОВЕЛИТЕЛЯ ХАОСА? ТЫ КЛЯЛСЯ БЫТЬ СО МНОЙ ЧЕСТНЫМ.