Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Тауриллиан не верили в богов, и то, как они сами воспринимали свои храмы, оставалось для Фариса загадкой. Возможно, это была уступка представителям других рас — а возможно, они просто так развлекались. В любом случае, руины этого маленького храма всегда казались ему занимательными как часть истории, не более того. Поэтому вечером кентавр растерялся, увидев, как Уна краснеет и старается пореже поднимать глаза, а толмач Шун-Ди то и дело смущённо покашливает.

— Стены? — шёпотом спросил Фарис, как только они оказались внутри. Полуразрушенные, крошащиеся по краям ступени вели в просторный зал из розоватого камня. Крыша, естественно, не сохранилась, но три стены (четвёртая, передняя, отсутствовала — перед входом извилистыми зубьями высились испещрённые резьбой колонны) стояли как ни в чём не бывало, а ветви деревьев и ползучие побеги прикрывали их сверху. — Тебя обескуражили стены, брат по долгу?

— Стены… — замороженно пробормотал Шун-Ди, обегая взглядом фрески в нишах и объёмные барельефы. Свободного от них места здесь просто не было, и содержание каждого из фрагментов этой огромной мозаики соответствовало назначению храма. Все они прославляли радости любви, причём в весьма откровенной форме. Сам Фарис уже привык к этому месту, но и представить боялся, какую реакцию оно вызвало бы, например, у целомудренных женщин его садалака. Что и говорить — культура тауриллиан отличалась скорее изысканностью, чем целомудрием. — Кхм, да. Это немного…

— Слишком, Шун-Ди-Го? — протянул оборотень на своём родном языке. Он вошёл следом за Уной, насмешливо щуря жёлтые глаза; не менее жёлтая рубашка сегодня дополнялась ядовито-розовым шейным платком. Фарис никогда не понимал, для чего двуногие натягивают и накручивают на себя столько ненужной ткани, а пристрастие Лиса к её пестроте и обилию и вовсе считал абсурдным. Как дитя лесов Лэфлиенна ухитрилось так быстро очеловечиться?… — Да уж, представляю, каково тебе здесь, Шун-Ди-Го — Во-Всём-Знающий-Меру… Зато можешь просвещаться, пока мы ждём досточтимых драконов.

С этими словами Лис вытянул из кармана тутовую дудочку и наиграл что-то короткое и весёлое. Тишина храма не ответила ему.

— Ох, и правда, где же драконы? — воскликнул лорд Ривэн, явно хватаясь за возможность сменить тему. Шун-Ди, вздохнув, нехотя перевёл его фразу с ти'аргского — специально для Фариса-Энта. — Полдня терзали нас вопросами, а потом исчезли в чаще… Велели ждать здесь — и больше ни слова. Лично я уже слегка нервничаю.

Обращался он главным образом к Уне, но ответил вновь Лис.

— Не переживайте, милорд, — промурлыкал он, отнимая дудочку от губ. Он остановился возле ниши с полустёршимся изображением парочки под фруктовым деревом; Фарис-Энт принял бы влюблённых за людей, если бы на голове девушки не красовались маленькие рожки, а юноша не казался неправдоподобно изящным. Своевольные изменения в собственной внешности — признак тауриллиан. — Скоро они прилетят. Слаще приключения — лишь его ожидание.

Уна смотрела на своего Эсалтарре — тот кружил вокруг скульптур и барельефов, наверняка не подозревая, что испорченное сознание двуногих находит в них что-то непристойное. Для драконов нагота естественна… Наверное, так же, как и сюжеты храмовых изображений. Общение Уны и Инея было закрыто от кентавра, но он так давно знал Возлюбленную и её собратьев, что успел понять: главная общая черта драконов — огнистая, незамутнённая чистота чувства и разума.

Неудивительно, что только они могут вернуть Повелителя. Такая чистота и свобода сродни Хаосу: Порядок сурово разделяет «хорошо» и «плохо», в нём недопустимы колебания.

— Почему-то я не чувствую сладости, — тихо и грустно сказала Уна — без того жалящего тона, которым обычно обращалась к Лису. Фарис чувствовал в ней особую, жгуче-натянутую тревогу — предвкушение, неразлучное со страхом. Так женщины садалака всматриваются в горизонт через простор степи, когда ждут своих воинов — Монтов, Гонтов, разведчиков-Саринтов — после битвы. Вернутся ли, будут ли ещё кочевать с жёнами бок о бок — или путь их кочевья отныне продолжится далеко-далеко от этого неба? — Они сказали, что смогут ненадолго нарушить границу миров, но для этого нужно…

— Провести какой-то жуткий обряд, — поморщившись, перебил лорд Ривэн. Статуя двух русалок, слившихся в отнюдь не сестринском поцелуе, заставила его задумчиво почесать в затылке. — Мне это не нравится. Когда погиб мой друг из агхов, всё тоже упиралось в какую-то тёмную магию, в какое-то жертвоприношение… И потом, когда он закрывал разрыв, — (Фарис уже заметил, что лорд Ривэн крайне редко зовёт отца Уны по имени: переходит на «он», о ком бы ни шла речь перед этим. Шун-Ди в своих переводах всегда передавал эту особенность — кентавр не мог в очередной раз не восхититься его мастерством). — Насколько я понял, всё заключалось в каких-то магических узах между ним и…

— Женщиной с крыльями, — со странным выражением закончила Уна. — Той, кого медведица-атури назвала Тааль. Верно?

— Да, — лорд Ривэн вздохнул. — Тааль. Запутанная была история. Насколько я знаю, тауриллиан специально ради того обряда превратили её в человека — по крайней мере, внешне. Но наверняка я знаю не всё.

— И она умерла.

— Да, — лорд Ривэн поднял голову: небо над лесом из густо-фиолетового медленно становилось чёрным, покрываясь частыми мурашками звёзд. Сегодняшняя ночь будет раздольем для Тунтов-звездочётов из садалака. — Умерла. И, если верить медведице, именно это помогло Альену… Вот я и говорю — не нравится мне эта идея с обрядом.

Не нравится — но ведь он так мечтает вернуть его… Порой Фариса поражала убеждённость этого знатного человека в том, что Повелитель жив и обязательно вернётся. Даже Уна не была так уверена. Однажды Фарис решился на ужасную для любого кентавра бестактность — через Шун-Ди спросил лорда: почему? Почему он совершенно не сомневается в том, что Повелитель выжил в странствиях по чужим мирам (ведь не каждое тело и не каждое сознание выдержит такое), и особенно — в том, что его всё ещё волнует судьба родного королевства?

— Потому что легенды не умирают, Фарис-Энт, — ответил тот с диковатой — немного обречённой — улыбкой. — Легенды не умирают.

Дерево Дииль, напоминающее иву, росло вплотную к одной из стен, и его висячие ветви косами сползали внутрь храма — будто стыдливо прикрывали фрески и выразительную резьбу. Кончик одной из «кос» теперь почти касался затылка Уны, и периодически она сердито отмахивалась.

— Мне тоже. Драконы постоянно говорили о жертве.

— А Вы чего хотели, миледи? Милого детского праздника? — ухмыльнулся Лис. Статуя русалок привлекла и его внимание, причём разглядывал он её куда более беззастенчиво — явно желая рассердить Уну. — Любая весомая магия требует жертвы: главные силы Мироздания основаны на крови и требуют её. Во мне теплилась надежда, что Вы поняли это ещё в гавани Хаэдрана.