Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

— «Осуществить»… Какой конкретный подход, — Лис трагически вздохнул. — Я уже говорил, что степень Ваших взрослости и серьёзности пугает даже в сопоставлении с драконами, миледи?

— Лис, не сейчас, — тихо сказал Шун-Ди.

Но Уна смотрела строго на драконицу в хвое; Фарис позавидовал её выдержке. Кентавры гуникар часто говорят: какой бы жар ни плавил сердце и тело, разум должен оставаться холодным. В те минуты, когда ожидание Возлюбленной изводило его, одновременно наполняя каждый вдох искристо-бредовой содержательностью, он хотел бы научиться мыслить так же логически и невозмутимо.

ЧТОБЫ РАЗОРВАТЬ ТКАНЬ МИРОВ, МЫ ДОЛЖНЫ БУДЕМ ОТДАТЬ ЗЕМЛЕ ЧАСТЬ НАШЕЙ СОБСТВЕННОЙ КРОВИ. ТАК ТОЛИКА ОБЕТОВАННОГО ПЕРЕЙДЁТ В ТОТ МИР, ГДЕ СЕЙЧАС ТВОЙ ОТЕЦ, И СОВЕРШИТСЯ ОБМЕН, — ответила драконица. Смысл её слов до Фариса дошёл не сразу — а когда дошёл, он сам удивился своему спокойствию. — ЭТО ПЕЧАЛЬНО ДЛЯ ВСЕХ НАС, НО ИНОЙ ЦЕНЫ НЕТ. ЭСАЛТАРРЕ — САМЫЕ ДРЕВНИЕ ДЕТИ ЭТОГО МИРА ПОСЛЕ ДУХОВ, ЕГО НАИЧИСТЕЙШЕЕ ВЫРАЖЕНИЕ. ЕГО СУТЬ. КТО-ТО ИЗ ЛЕСА ЭСАЛЛАР ДОЛЖЕН ВЫСКАЗАТЬ СВОЁ СОГЛАСИЕ.

После паузы Уна подавленно уточнила:

— Согласие… отдать часть крови? Или…

На этот раз ответ был скор и безжалостен:

ВСЮ КРОВЬ ЦЕЛИКОМ. УМЕРЕТЬ. ДУША ЗА ДУШУ.

Шун-Ди опустил голову; кончики ушей боуги скорбно задрожали. Лорд Ривэн придушенно закашлялся — точно это расшевелило в нём какое-то давнее личное воспоминание. Сам Фарис не знал, что думать: просто замер в каком-то оцепенении, уже начиная понимать и запрещая себе делать это.

Лис снова достал тутовую дудочку, поднёс её к губам и грустно выдохнул полуаккорд-полусвист.

— Надо сказать, это отдаёт несправедливостью.

ЭТО И НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ СПРАВЕДЛИВО, — теперь в сознании Фариса загремел пронзительный, не имеющий себе равных по мощи голос старейшины. Он улёгся в дальнем конце храма — в полутени, среди пробившихся сверху ползучих побегов; его — древнего, обросшего панцирем из коры — окружали статуи перекрученных страстью тел, чьи поцелуи походили на укусы. В каком-то смысле — забавный контраст. — ЭТО ХАОС. И ЧТОБЫ ИМЕТЬ С НИМ ДЕЛО, НУЖНО ИДТИ НА САМОРАЗРУШЕНИЕ. ЕСЛИ ВЫ ГОТОВЫ НА ЭТУ ЖЕРТВУ, ТО ГОТОВЫ И МЫ.

— Кто готов? — резко спросила Уна. Она явно старалась скрыть, как сильно поражена. — Один из вас, досточтимые, уже согласился?

Ей ответил кто-то ещё из драконов — Фарис не понял, кто. Имя прозвучало, и он услышал его.

Немыслимо — конечно же — Йарлионн. Возлюбленная.

Нет. Не может этого быть.

Фарис беспомощно оглядывался, пытаясь определить, что именно упустил — какие края узорной мысли старейшины не срослись для него. Ведь он должен, обязан был понять что-то неправильно. Ошибиться.

Он так глуп и ничтожен по сравнению с народом крылатых. Он неправильно понял.

Возлюбленная не может умереть.

Он попытался представить мир без неё — всего на секунду, — и не сумел. Обетованное, как ему казалось, легко обошлось бы — и обходилось — без любого из его братьев и сестёр по садалаку, без Двуликих, без этой странной девушки с морозными глазами и тех, кого она привела за собой. Без него самого.

Но не без Возлюбленной. Как мир будет существовать, если её не станет? А главное — зачем? Нелепость. Ещё большая нелепость, чем его бесплодная, невоплотимая любовь.

Он оглядывался не с болью — с недоумением, как мальчик-ученик, который не понял старого кентавра, толкующего о степных травах или созвездиях. Он оглядывался, но никто не давал объяснений. Драконы молчали, молчали и люди — лишь лорд Ривэн поскрёб в затылке, а Уна опустила глаза.

И тогда — может, именно из-за этих опущенных глаз, как это ни глупо, из-за единственного их движения — замешательство Фариса сменил гнев.

— Этого не будет, — он услышал собственный голос раньше, чем успел обдумать слова. — Нет.

Уна подалась вперёд — будто хотела подойти к нему и утешающе коснуться его шкуры, — но не двинулась с места.

— Я тоже против. Я хотела бы сначала поговорить с досточтимой Йарлионн, — её голос, сначала слабый, постепенно креп, всё увереннее отдаваясь от камней храма и зелёной чешуи. — Она не должна идти на такую жертву ради меня и… моей семьи. Это бессмысленно.

— Не ради тебя, а ради Обетованного, — полушёпотом возразил поникший лорд Ривэн. — Для них это отнюдь не бессмысленно. Магия. Дурацкие жертвы всегда необходимы, бездна их побери, так что…

Человек говорил что-то ещё, но Фарис не хотел слушать. Он почувствовал тупую, ноющую боль в висках. Нет.

— Этого не будет, — повторил он, обращаясь скорее к драконам, чем к Уне. — Я…

Он осёкся. Что «я»? Возражаю? Запрещаю? Иду против воли Возлюбленной, которой с наслаждением подчинялся всю жизнь? Предаю её?

Предаю, решил Фарис. Предаю, если нужно её спасти. Он не думал, что когда-нибудь ощутит это, но ощутил — порочная сладость измены, глубокий, горьковатый привкус греха; препятствуя Йарлионн, он словно изменял ей буквально, и это было до дикости правильно. Возлюбленная склонна к безумным поступкам (склонен и он — это их роднит), но сейчас она перешла черту, за которой нужно остановить её.

— Фарис-Энт, мы все понимаем, какая это боль для тебя, — Шун-Ди сделал два шага к нему, попытался заглянуть в глаза; Фарис с трудом удержался от того, чтобы вскинуться на дыбы. Очень, слишком большое искушение — человек так близко, и одно движение копытом раскроит этот хрупкий череп под смуглой кожей… Он попятился, стараясь ровно дышать. — Но пойми и ты. Ради общего блага.

— Общего блага?! — голос больше ему не принадлежал, срываясь на жалкий визг. — Чушь. Этого не будет!

— Но твой садалак одобрил…

— К Хаосу садалак. Мне всё равно, — ещё несколько минут назад у него не хватило бы духу на такое кощунственное заявление. — Я сказал, что этого не будет — значит, этому не бывать. Где она? Я хочу её видеть.

Старейшина Эсалтарре на миг выполз из тени, и его челюсти растянула не то улыбка, не то оскал. Скорее всё же оскал — потому что Иней, встрепенувшись, прильнул к ноге Уны и выпустил облачко пара.

ТЫ ЗАБЫВАЕШЬСЯ, КЕНТАВР. ЙАРЛИОНН НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ ТЕБЕ, НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ НИКОМУ ДРУГОМУ. ЭСАЛТАРРЕ ЛЕСА СВОБОДНО ВЫБИРАЮТ СВОЮ СУДЬБУ. ОНА ВЫБРАЛА ТАКУЮ И УЖЕ В ГОРАХ.

— В горах? — затравленно глядя на драконов, Фарис продолжал пятиться к выходу; копыта оглушительно цокали по плитам пола. Шун-Ди и Уна смотрели на него с сочувствием, и даже на насмешливом лице оборотня он уловил тень жалости. — Почему в горах? Это… должно случиться там?

ДА, — прорычал Старейшина. — В ПЕЩЕРЕ БЕРГАРОТ, БЕССМЕРТНОЙ ХРАНИТЕЛЬНИЦЫ ХРЕБТА. ТАК ПОВЕЛОСЬ.

Каменная медведица. Что она сделает с Возлюбленной? Нет, не так — что Возлюбленная позволит с собой сделать?…