Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Заклание жертвенного ягнёнка. Зубы, рвущие нежную плоть — на грани укуса и поцелуя, как у тех статуй.

Что-то холодно и тяжко оборвалось в Фарисе. Видит небо, это чересчур. Он не выдержит.

— Этого не будет, Уна Тоури с востока, — в третий раз повторил он, глядя в чужие синие глаза. Жалость плескалась в них — безмерное сострадание того, кто знаком с болью не понаслышке; но ему сейчас не нужна была эта жалость, и он даже не испытывал благодарности за неё. Фарис хотел крушить, жечь — жаль, что кентавры не дышат пламенем, как Возлюбленная. Он хотел, чтобы кто-нибудь избил его — больно, до синяков; чтобы на теле открылись шрамы от лисьих когтей. Быть может, хоть это вытащит из кошмара. — Клянусь, этого не будет! Если ты подтолкнёшь её к этому, я убью тебя.

Ночью Уна пыталась заснуть, но вместо этого проваливалась в душное марево из полувидений-полуснов — и снова и снова просыпалась, вздрогнув на грани с судорогой. Она давно не чувствовала себя такой одинокой, маленькой и растерянной, а ещё — после ухода Фариса — безмерно виноватой. Ей не дали поговорить с той самоотверженной драконицей: она так и не явилась в храм. То, на что она согласилась, не укладывалось у Уны в голове. Конечно, она знала и раньше, что драконы (как и вообще магические существа) живут не по людской логике — но чтобы настолько?…

Она бы переубедила драконицу. Должна была переубедить.

Теперь Уна была будто грязной — запятнанной чем-то скользким и гадким, чем-то, что вовеки не смыть. Такого плотного слоя грязи не было на ней даже в лесу Двуликих, после выплеска тёмного колдовства; даже на тракте, где из-за неё погиб человек. Хаос внутри неё ликовал в предвкушении — краем сознания она ощущала это и ненавидела себя. Эта её часть почти добилась своего: заветной, давно желанной, тайно взлелеянной цели. Ничего, кроме этой цели — ни средства добиться её, ни препятствия на пути, ни чужие судьбы — эту часть не интересовали.

Уна не знала, когда и почему это выросло в ней. Не заметила, не угадала.

Может быть, Лис заразил?…

Иней уснул около неё — как всегда, по-кошачьи свернувшись на расстеленном плаще. Всю ночь Уна слушала его ровное дыхание и ловила тепло, источаемое чешуёй. Они почти не разговаривали — да и что тут скажешь? Уна с трудом представляла, как Иней, впервые встретивший воочию сородичей, относится к этой ситуации. Преданность Уне должна была столкнуться в нём с преданностью роду — хоть он этого и не показывает. Маленький и беспомощный, как и она сама. Не поддержка и не помощник.

Над палаткой темно возвышались деревья; редкие ночные шорохи и вскрики птиц ничем не напоминали о близости драконов. Помогая ей расставлять палатку, Шун-Ди и лорд Ривэн сказали по нескольку слов утешения — малозначимых, впрочем; Лис молча ушёл на охоту, едва касаясь своими узкими ступнями земли и корней. Уна задушила в себе порыв пойти за ним или хотя бы окликнуть. Больше всего на свете сейчас ей хотелось, чтобы Лис обнял её — просто обнял, лёжа с ней рядом; но она знала, что никогда не попросит его об этом. Жаль, что самое желанное так часто совпадает с самым невозможным.

А впрочем, не так уж и жаль.

Когда темнота за тканью палатки начала бледнеть, Уна перевернулась набок и мягко коснулась Инея. Пора. Драконы попросили её двинуться в путь к пещере на рассвете — одной, не тревожа никого из спутников. Она спросила, можно ли взять с собой Инея, и обросший корой старейшина ответил утвердительно — хотя и после долгих колебаний.

Серебристые гребни на спине Инея напряглись; он расправился, потянулся (шипастые края крыльев опасной остротой скользнули по палатке) и несколько секунд непонимающе смотрел на Уну. Она вымученно улыбнулась.

«Пора вставать. Нам ещё долго добираться до Бергарот. Может, застанем там ту древесную драконицу и сумеем её отговорить».

Она знала, что Иней не прочь спросить: а так ли уж ты, госпожа лицемерка, хочешь её отговаривать? Но дракончик благородно воздержался от этого. Потянулся ещё раз, зевнул и, выгнув шею, ласково куснул пояс Уны — недалеко от зеркала. Она уже смирилась с тем, что к исходу путешествия (чем бы оно ни закончилось) вся кожа пояса будет в отметинах от укусов.

Не похожих, к счастью, на тот укус, которым когда-то Лис наградил Шун-Ди — судя по рассказам их обоих. Шутливость этих рассказов так щедро была приправлена скрытым смущением и досадой, что Уна давно отчаялась в них разобраться. Поняла только, что Двуликие кусают до крови, выбирая себе названого брата — самого близкого друга из всех. Но, когда об этом заходила речь, Шун-Ди почему-то не казался счастливым.

С какой стати она сейчас думает об этом?… Уна мотнула головой и полезла в сумку с вещами — за гребнем и чистой блузой. Мелкие хлопоты помогают справиться с волнением.

Наверное. Иногда.

ТЫ НЕ СПАЛА.

В сознании раздался сочувствующе-осуждающий голос Инея. Уна не стала спорить.

«Да».

УЖАСНО ВЫГЛЯДИШЬ.

«Спасибо, — вздохнула Уна, стягивая волосы в хвост. — Надеюсь, это не так уж важно для Бергарот: всё-таки она дух».

Иней фыркнул; облачко пара окутало лежанку, сумку и горсть орехов с ягодами, которые Уна намеревалась захватить с собой — зная, что этим утром ни крошки не пролезет ей в горло.

ЗРЯ. ИМЕННО СЕГОДНЯ НУЖНО БЫЛО ПОСПАТЬ.

«Перед обрядом не спят».

Уна прикрепила к поясу пару деревянных амулетов (бесконечные подарки Индрис), сунула за голенище сапога маленький нож (на нём настояли Двуликие), проверила камень в кулоне — синий… Кажется, всё.

Она так спокойно собирается, будто предстоит самый обычный день. Абсурд. Уну разбирал нервный смех, но она сдерживалась, кусая губы: Иней бы испугался.

СКОРЕЕ УЖ ПОСЛЕ ОБРЯДА, — дракончик одним рывком оказался у выхода из палатки. — ТОГДА ТЕБЕ ТОЧНО ПОСПАТЬ НЕ ПРИДЁТСЯ. И ПОТОМ, ЕСЛИ ТЫ ПЕРЕУБЕДИШЬ ЭТУ ДУРОЧКУ ЙАРЛИОНН, НИКАКОГО ОБРЯДА ВООБЩЕ НЕ БУДЕТ.

Что ж, всё-таки они затронули эту болезненную тему.

«Хочется верить, что есть другие пути, — Уна тихо отодвинула полог палатки и приложила палец к губам. — Не шуми. Пусть спят, я не хочу напутствий».

Прелый тяжёлый воздух просочился в лёгкие, едва она выпрямилась. Блестящие ползучие побеги, как и прежде, обнимали стволы деревьев; их ветви волнисто сплетались над головой, пряча светлеющее небо. Вечером они не разводили костёр, и Уна поёжилась от прохлады. Шун-Ди спал в десятке шагов от палатки — у корней высокого кипариса, на боку, притянув колени к груди. Неподалёку лежал лорд Ривэн; он подогнул одну ногу, забросил руку за голову и по-младенчески забавно приоткрыл рот. Ни Тима, ни Лиса не было видно. Их оскорблённый проводник тоже не вернулся.