Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

НЕ МОГУ СОГЛАСИТЬСЯ С ТОБОЙ, ФАРИС, — он наконец-то заметил тонкие огнистые штрихи зрачков Йарлионн — у древесных драконов они были не чёрными, а янтарно-жёлтыми. Словно под мирным зелёным склоном — радужкой — клокочет лава. — ИНОГДА ЖЕСТОКОСТЬ ОПРАВДАННА. ИНОГДА ЛИШЬ НАСИЛИЕ ПОБЕЖДАЕТ НАСИЛИЕ.

— Надеюсь, не всегда, — выдавил он. — Эта девушка, Уна, просто поговорила с Двуликими к югу отсюда, возле нашей стоянки, и они поклялись прекратить набеги. Мы уладили это, не развязывая войну.

В ТАКОМ СЛУЧАЕ ОНА СОТВОРИЛА ЧУДО. ЭТО СКОРЕЕ РЕДЧАЙШЕЕ ИСКЛЮЧЕНИЕ, ЧЕМ ПРАВИЛО, — с сочувствием, но твёрдо проговорила Возлюбленная. Зелёный силуэт кого-то из её братьев прочертил небо над переплетением ветвей; Фарис смотрел, как дракон, растянув крылья по волне ветра, летит к хребту — быть может, присмотрев горную козу на ужин. Отсюда он казался крошечным, с ноготь; всё же какая головокружительная высота… Фарис жалел о том, что никогда не увидит мир так, как видит его Возлюбленная — с небес, — а порой, наоборот, радовался этому. Мысль о полёте пугала его не меньше, чем мысль об «оправданной жестокости». — И С ТАУРИЛЛИАН ТАК БЫ НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ. НИЧТО НЕ УВЕЛО БЫ ИХ С НАМЕЧЕННОГО ПУТИ. ОНИ ЗАБОТИЛИСЬ ТОЛЬКО О СЕБЕ — И ПОЛУЧИЛИ ПО ЗАСЛУГАМ. В ЭТОМ СМЫСЛЕ Я ОДОБРЯЮ ПОВЕЛИТЕЛЯ. ОН РЕШИЛСЯ.

— Но он не…

СЛОВА НИЧЕГО НЕ МЕНЯЮТ К ЛУЧШЕМУ. МЕНЯЮТ ПОСТУПКИ.

Возлюбленная уловила робкое возражение Фариса — «он не попробовал другие пути, другие развилки Гирдиш» — ещё в мыслях, раньше, чем тот успел его озвучить. Щёки предательски вспыхнули. Фарис давно понял, что Возлюбленная не доверяет словам — написанным или сказанным. Даже словам древних мудрецов, которые он так бережно переводил и хранил на глади табличек. Пожалуй, это их различие было существеннее многих других: сам он мыслил словами, жил словами и был убеждён, что всё Мироздание на них держится.

— Ты права. Наверное, бесполезно было переубеждать их… Но значит ли всё это, что ты не против его возвращения? Ты будто защищаешь Повелителя — вопреки его силе. Примерно так же говорила и Бергарот.

Возлюбленная долго молчала. Фарис уже отчаялся получить ответ, когда услышал в шорохе листвы её вздох — особый вздох, в язычках зелёного пламени и струйках дыма.

НЕ ЗАЩИЩАЮ. Я ЛИШЬ СЧИТАЮ ЕГО ВОЗВРАЩЕНИЕ ВОЗМОЖНЫМ И СПРАВЕДЛИВЫМ ДЕЛОМ… ХОТЬ И БОЮСЬ ЕГО. МЫ ПРИМЕМ РЕШЕНИЕ ВСЕ ВМЕСТЕ. Я УЖЕ СЛЫШУ МЫСЛИ БРАТЬЕВ. МЫ ОБЪЯВИМ ВСЁ В НАШЕМ ХРАМЕ, НА ЗАКАТЕ, СЕГОДНЯ ЖЕ.

«Своим храмом» драконы Эсаллара называли руины древнего храма тауриллиан. Когда-то — в ту эпоху, когда лес не разросся в этих краях столь властно, — здесь стоял один из городов бессмертных чародеев. Теперь его останки, точно каменные кости, то тут, то там попадались в тёмно-зелёной глуби леса. Фариса они всегда наводили на печальные мысли — о том, как легко и беспощадно время уничтожило и этот город, и всю жизнь тауриллиан. Целиком.

Что-то злорадное, даже глумливое было в этих развалинах — в поваленных колоннах, обвитых плющом, в изъеденных дождями и насекомыми пористых стенах, в остатках красноватых, желтоватых или белых лестниц, домов, открытых портиков… Иногда попадалась искусная полустёртая резьба, а ещё — следы сползшей краски. Тауриллиан с одинаковым мастерством создавали фрески и руками, и магией; однажды Фарис увидел втоптанную в землю плитку, на которой с удивительной точностью, правдоподобно до каждой мышцы, были изображены беседующие кентавры. Их гнедые, вороные и чалые шкуры блестели под невидимым солнцем, в курчавых бородах был прорисован каждый волосок. Стряхнув землю и налёт мха с плитки, Фарис долго рассматривал её, но потом оставил в лесу. Его не поняли бы в садалаке, если бы он притащил туда образец искусства тауриллиан. Особенно долго возмущался бы старец Паретий.

Больше всего его изумляло то, что посреди леса сохранились и остовы бытовых построек: помимо колонн храмов или круглых площадок непонятного предназначения (для магических поединков?…), вполне можно было встретить развалины лавочек с узкими окошками и каменными прилавками, высокие круглые печи, от которых словно ещё вчера пахло хлебом, сливы для воды и углубления фонтанчиков из купален. Как-то раз Возлюбленная показала ему место, похожее на кузницу агха (точнее, на то, как она, по представлениям Фариса, должна была выглядеть): бесформенное нечто, напоминающее наковальню, огрызки стен и каменных полочек, изъеденные ржавчиной инструменты на земле… Впрочем, тут нет ничего странного: в своих владениях тауриллиан привечали всех, и в эпоху их могущества — до возвышения людей и пленения бессмертных на лоскутке земли за Пустыней — среди мрамора и песчаника их городов на равных звучали наречия агхов и боуги, кентавров и Двуликих, крылатых майтэ и даже русалок (главным образом — в приморских или приозёрных селениях).

И, конечно, драконов. Сородичи Йарлионн сохранили много преданий о том, с каким вниманием и почтением относились к ним тауриллиан, не препятствуя их охоте и иногда — без настойчивости — приглашая в гости. Порой Фарис пытался представить себе, как над многоязыкой суетой широких улиц и лавок, над громадами дворцов тауриллиан, над их ароматными винами, нежными тканями, купальнями в камнях и позолоте бились широкие кожистые крылья — алые, серебристые, а самое главное — зелёные. Уже от воображаемого зрелища на миг захватывало дыхание.

Магия исполняла за тауриллиан почти все повседневные дела, но они любили окружать себя красотой и удобством. В степях Фарис тоже нередко встречал развалины их поселений и всегда ощущал одно и то же: здесь жили создания, умевшие наслаждаться жизнью и обладавшие тонким умом. Как бы он ни был убеждён в порочности тауриллиан, это его восхищало.

Однако главный город тауриллиан — тот, что уже много веков, после их пленения, величали Молчаливым, — исчез вместе с Пустыней Смерти, когда двадцать лет назад Повелитель закрыл разрыв. Ходили слухи, что там жили призраки умерших, но Фарис в этом сомневался. Слишком неправильная, искажающая мироустройство идея — будто чья-то больная мечта. Его отец и мать, например, уже ускакали к предкам по пути Гирдиш, и, хотя он скучал по ним, ни за что не пожелал бы встретить их снова в мире живых. Ибо так и должно быть.

Развалины здесь, в лесу Эсаллар, поражали вовсе не так, как, говорят, поражал Молчаливый Город. Фарис предполагал, что тауриллиан считали этот городок маленьким уютным закоулком на окраине; но это не помешало им возвести тут несколько довольно необычных храмов. В одном из них сородичи Возлюбленной нередко собирались для решения важных вопросов. Почему-то — в том, который (очень в духе тауриллиан) был посвящён любви.