Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Это сравнение не понравилось Уне — особенно если учесть, что в паре шагов от них блестел под луной канал. Она хотела возмутиться, чтобы возмущение помогло хоть на секунду отвлечься от зубов на своей шее, влажного шёпота и пальцев, с музыкальной виртуозностью бродивших по рёбрам и спине… Не помогло.

Лис был шквалом огня, солнцем, плавящим кости; солнце дрожало в желтизне его глаз, мелкими искрами оседало на уголках губ, бороздило ей позвоночник, нагло рассеивая ночь. От его жара заранее было больно, и Уна смиренно обмирала, готовая принять эту боль. Почему-то она не казалась себе жалкой или униженной — проигравшей. Всё походило на соглашение равных, пусть даже врагов. На перемирие двух королевств — материков? — уставших за годы войны.

И ещё ей так давно было холодно. А близость отца ничуть не согревала.

«Не боюсь, — бормотала Уна, уже нетвёрдо стоя на ногах. На краю сознания билась испуганная мысль: вдруг их кто-нибудь обнаружит? Останется только умереть от стыда… Или улыбнуться. — Просто сейчас не время для жизни… Для жизни в таком смысле».

В ответ Лис хмыкнул и больно — до синяка — прикусил ей кожу на ямочке меж ключиц. А потом подхватил её на руки.

«Но и не время для смерти. Нет времени для смерти в Обетованном».

Эти слова крутились в голове Уны, когда утром она, совершенно разбитая, вернулась в храм с синим куполом в звёздах. «Нет времени для смерти». Как можно жить, думая вот так — если на самом деле знаешь, что именно для смерти время есть всегда?

Хорошо, что никто не встретился по пути. И что разум Инея за ночь ни разу не прикоснулся к её мыслям. По крайней мере, она этого не почувствовала. А вот разум отца…

Уна провела рукой по лицу. Какая, собственно, разница?

Отца бы, наверное, даже позабавила эта история. Он бы больше интересовался ею, если бы знал главное — что об этой встрече они с Лисом договорились ещё в храме. Так, чтобы не слышал никто, включая Шун-Ди.

Шун-Ди она боялась увидеть ещё больше, чем отца. К счастью, в храме не оказалось ни того, ни другого — только Иней и лорд Ривэн, одаривший её обычным весёлым приветствием. Лишь по его хитрой ухмылке, по ямочкам на смуглых щеках Уна поняла: догадался.

— Ты припозднилась. Солнце давно встало, — как бы невзначай сказал он, укладывая в сумку кусок мыла, фляжку воды и свёрнутый плащ. — Альен, наверное, уже ждёт вместе с драконами.

— Да, — как бы невзначай ответила Уна, пряча зевок. Она наблюдала за Инеем, который нежился на прежнем месте, залитый лучами солнца, и, казалось, не собирался прерывать дрёму. — Рассветы на западе ранние.

— И правда, — серьёзно подтвердил лорд Ривэн. Сдул пыльное пятно с рукава рубашки и снова пытливо улыбнулся. — А ты уже стала Двуликой, я полагаю? Превращение совершилось?

Уна задохнулась, краснея. Проклятый дорелиец!.. Зеркало на поясе с хрустом дрогнуло, и она с трудом удержала в себе позыв к магии. Не надо. Лорд Ривэн не заслужил её гнева.

— Превращение? Не понимаю. Вы о той магии, при которой Двуликие оборачиваются в зверей?

Он хихикнул, застёгивая сумку, и воровато сморщил кривой нос.

— Да уж, есть и такой смысл… Пойдём, Уна. Твой батюшка назначил сбор на площади неподалёку. И разбуди, пожалуйста, своего раненого друга, — лорд Ривэн кивнул на Инея. — У меня не получилось.

Уна подсела к Инею. Утренние лучи уже прогрели чёрный камень скамьи, так что можно было понять, почему дракон не хочет просыпаться. Он так блаженно свернулся и так ровно дышал, что ей пришлось побороться с собой. Но отряд взрослых Эсалтарре не станет ждать одного малыша… Если, конечно, среди драконов хоть отчасти действуют те же законы, что среди людей.

Она положила два пальца Инею на лоб — между надбровных пластин, туда, где мелкие и нежные чешуйки почти открывали кожу. Когда она чесала и гладила там, дракончик довольно урчал, как серая широколобая кошка. И сейчас это тоже подействовало: два медовых глаза сразу распахнулись. От удара светом щели-зрачки сузились, едва ли не исчезли; Иней зевнул, потянулся, прогнувшись в спине (кончик хвоста свесился с края скамьи), и попытался по привычке расправить крылья — но тугая повязка помешала ему. Каждую ночь во сне он забывал о переломе — и каждое утро разочаровывался.

Уна провела рукой по серебристой шее. Она была бы рада разделить с Инеем его боль — если бы внутри осталось местечко, свободное от собственной.

«Пора вставать. Скоро полетим дальше».

ЗНАЮ, — Иней обнюхал её ладонь и, уловив чужой запах, оскалился. — ЛИС. Я ТАК И ПОДУМАЛ, КОГДА ТЫ ЗАКРЫЛА ОТ МЕНЯ СВОИ МЫСЛИ ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ.

«Да, — Уна посмотрела на мраморный алтарь, посвящённый неведомо кому — когда-то он был белым, но от старости пожелтел. Лорд Ривэн, беспечно насвистывая, уже направлялся к выходу из храма. — Лис. Не говори ничего. Я знаю, что совершила глупость».

МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО И К ЛУЧШЕМУ. ТЫ ДОВОЛЬНО РЕДКО ИХ СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕШЬ.

«Пожалуй, это крупнейшая глупость в моей жизни, — Уна сдержала нервный смешок, чтобы лишний раз не провоцировать лорда Ривэна на намёки. — К тому же сознательно допущенная».

Иней доверчиво уткнулся носом ей в бок.

ТЕМ БОЛЕЕ. БУДЬ ТЫ ЖЕНЩИНОЙ ИЗ ЭСАЛТАРРЕ, Я БЫ ПОЗДРАВИЛ ТЕБЯ СО СТРОИТЕЛЬСТВОМ ГНЕЗДА… ХОТЬ Я И НЕ ЖИЛ СРЕДИ СОРОДИЧЕЙ, НО ЗНАЮ, ЧТО ТАК ГОВОРЯТ. ТАКИЕ ЗНАНИЯ ПЕРЕДАЮТСЯ ОТ МАТЕРИ, ЕЩЁ В СКОРЛУПЕ. А ВОТ ЧТО ГОВОРЯТ В ПОДОБНЫХ СЛУЧАЯХ ЛЮДИ — ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ.

Люди… Уна представила, что сказала бы мать. А тётя Алисия? О боги. Нет, лучше пока не думать об этом.

«Строительство гнезда? — она улыбнулась и глубоко вдохнула: глаза подозрительно защипало, а очертания алтаря-чаши и покрытых барельефами стен медленно расплывались. — Нет, такое мне точно не грозит. В данном случае… Скорее уж новое падение в полёте».

ИЛИ НОВЫЙ ПОЛЁТ.

«Тебе просто нравится Лис, вот ты его и защищаешь. Пристрастность».

КТО БЫ ГОВОРИЛ.

Уна засмеялась сквозь слёзы (всё-таки выступили, нужно поскорее сморгнуть) и, запеленав Инея плащом, взяла его на руки.

«Да уж. Идём, наверняка нас уже заждались».

Драконы летели на юг то вдоль восточного побережья, то отклоняясь вглубь материка — в зависимости от ветра и (судя по всему) мысленных приказов лорда Альена. Точнее, вряд ли он имел право приказывать им, но Уна склонна была думать именно так. Просьбы? «Досточтимые Эсалтарре, а не свернуть ли нам вон к тем холмам, чтобы не попасть в грозу?» Смешно.

Да и вообще — любая просьба лорда Альена рано или поздно начинала восприниматься окружающими как приказ. Чувствуя это, Уна старательно взращивала в себе неодобрение, но это было не менее бессмысленно, чем критиковать Лиса. Критика критикой, однако внутреннее убеждение в том, что отец имеет право приказывать кому угодно и что угодно, не собиралось слабеть.