Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Дуункур снова ощерился, но уже более натянуто.

— О нет, Повелитель! Не гони меня. Я не злопамятен, — помня его поведение в племени — и славу смутьяна, которого все сторонятся, — Уна сильно сомневалась в этом. Однако предпочла не вмешиваться. — Позволь сражаться за тебя — на востоке или на западе. Я ощутил, что ты вернулся в Обетованное, в тот же миг, как это случилось… Все мы ощутили.

— Кто «все мы»?

— Союз племён. Союз тех, кто годами ждал, когда ты вернёшься и воцаришься, — Дуункур почему-то облизнулся, и Уну опять кольнуло отвращение. — Мои сородичи уже на пути к месту сбора, назначенному тобой. А я пошёл короткой дорогой, чтобы раньше найти вас.

— Назначенному? — в недоумении переспросила Уна. Что за магия позволила ему докричаться до оборотней на восточной окраине леса? Существует ли телепатия такой силы?

Лорд Альен повёл плечом — видимо, это значило «объясню позже».

— Магия Хаоса с рождения горит в моей крови, — севшим голосом сказал Дуункур. — Моя жизнь принадлежит тебе, Повелитель.

Он покосился на чёрную, сверкающую под звёздами воду и, задевая лохмы кустов, опустился на колени. Лорд Альен шагнул вперёд, стиснув рукоять меча. Неужели?…

Уна посторонилась. Он достанет меч? Достанет при ней? Она забыла дышать.

Звон стали разрезал ночь; легко и плавно, не торопясь, лорд Альен вытянул клинок из ножен. Лезвие оказалось вовсе не чёрным, как в воображении Уны — наоборот, пронзительно сияющим, словно ртуть или серебро. Узкий и длинный, резко сужающийся к концу, слегка отливающий синевой — клинок не просто подходил лорду Альену: казался продолжением его тела. Двуликий-росомаха склонил голову, будто ожидая удара; но Уна уже догадалась, что убивать его никто не собирается. Лезвие плашмя легло на его плечо.

Лорд Тоури, принимающий присягу. У неё заныло сердце.

— Тогда клянись мне в верности на время предстоящей войны, Дуункур, сын Рааха. Мне и моей дочери. Вместе с нами ты поплывёшь в восточные королевства людей. Но если нарушишь клятву — умрёшь в муках.

Нитлот приложил два пальца к шее воина. Сделать это оказалось непросто: мешали светлые волосы, заплетённые в косы (некоторые альсунгцы, следуя древнему обычаю, до сих пор заплетали их по числу убитых в бою врагов), ворот куртки, плотно подбитый беличьим мехом, и уже запёкшаяся кровь. Шлем слетел с воина во время недавней схватки; раны, покрывающие большое тело — такое большое, что склонившийся над ним Нитлот выглядел подростком с пожилым, присыпанным морщинками лицом, — трудно было сосчитать. Собственно, северянин довольно давно истёк кровью, и не нужно было быть ни магом, ни даже лекарем, чтобы сказать, что он мёртв. Нитлот искренне не понимал, зачем крестьяне, мастеровые и нищие рыцари из ополчения лорда Иггита с таким жаром просят его проверять каждого убитого.

Точнее, понимал, но избегал мыслей об этом. Коронникам нужны пленные, чтобы узнать больше о планах короля Хавальда — ведь тот лишь на этой неделе стал настойчиво и организованно вводить в Ти'арг свои войска. Перевалы в Старых горах, предгорья, Волчья Пустошь кишели северянами, и Нитлот знал, что сейчас там идут самые ожесточённые бои.

А ещё им не нужны живые. Ненависть, с которой коронники расправлялись с альсунгцами, казалась почти звериной — даже Нитлот, хоть и был о людях в целом невысокого мнения, не ожидал такого от слывущих просвещёнными ти'аргцев. «Королевство учёных и мудрецов» — и вот, пожалуйста: они рычат, как медведи, оголодавшие после спячки, и готовы драться голыми руками, лишь бы уничтожить тех, кто двадцать лет правил их страной. В битве за Меертон — долгой и изнурительной, несмотря на вмешательство их небольшого отряда из Долины — Нитлот сам видел, как обезоруженный мечник-коронник пальцами выдавил альсунгцу глаз. Выдавил без надежды на победу, из одной бессильной злобы. Выдавил и умер, потому что уже лежал на снегу с огромной раной в боку.

Самое странное — ти'аргцы так долго терпели. Ни одного крупного бунта за двадцать лет. Почему? Неужели только из-за того, что их слишком занимала война с Дорелией?

Чем дольше люди терпят, тем ярче вспыхивают. Чем дольше молчат и лгут, тем неистовее потом открывается жуткая правда. Такова уж человеческая природа. Зеркальный народ может быть сдержанным и равнодушным, как гладь стекла — если это необходимо. Но не люди. Они страшны и в любви, и в ненависти; они не знают границ. Раньше это казалось Нитлоту свинской распущенностью, но благодаря знакомству с немым летописцем Соушем он понял: люди просто не могут иначе. Должно быть, поэтому так быстро и странно пролетают их жизни.

В последние дни он всё чаще думал об этом, вспоминая «Магию и волю к власти» Фоско Шестипалого. А иногда — Альена.

Пульс не прощупывался. Нитлот встал, стряхивая снег с балахона.

— Мёртв.

Двое парней из отряда коронников обменялись кивками, подхватили тело альсунгца — за ноги и под спину — и понесли к покосившемуся забору, у которого уже лежало несколько мёртвых. Неподалёку был приготовлен ворох хвороста для костра. Нитлот отвернулся.

Нападение альсунгцев и воинов наместника на эту взбунтовавшуюся деревню — как и на сотни других — было ожидаемым. С тех пор, как над домом деревенского головы подняли синее знамя с короной, местные, присоединившиеся к восставшим, ждали атаки. Раньше они жили под властью какого-то лорда, но, когда он отказался поддержать Иггита Р'тали, ушли от него. Вряд ли сам лорд принял этот факт — особенно если учесть, что зимой работники на полях не нужны: крестьяне могут сколько угодно изображать гордецов, но земля, на которой стоят их дома, остаётся его землёй. Так что, если к таянию снега коронники не одержат победу, крестьянам придётся вернуться. И жизнь у них наступит несладкая: ти'аргские лорды привыкли ни в чём себе не отказывать — в том числе в наказаниях виноватых.

Так случится, если крестьяне не будут готовы голодать во имя свободы королевства. Но Нитлот знал: не будут. Как только каждый из них увидит измученные глаза жены и выводка детей, все красивые слова о справедливости забудутся. Наверное, поэтому лорд Иггит так спешит.

Спешит и король Хавальд: уже по крайней мере пять-шесть тысяч воинов из тех, что вошли в Ти'арг, разошлись по северо-восточным землям. Большая часть, конечно, устремилась к Академии — необходимое подспорье на случай её защиты; но остальные остались здесь или пробивались на юг. На юге, впрочем, и без них не было скучно: Нитлот слышал, что лорды в низовьях Реки Забвения, разделившиеся на два лагеря, уже с конца осени грызутся между собой, а богатые уютные городки переходят из-под знамени Альсунга под знамя коронников и обратно — летуче, как мяч в детской игре. Где-то там, на юге страны, сражался и лорд Иггит. Беззеркальные надеялись, что скоро он приедет и соберёт всех сторонников в поход на Академию — но зима тянулась, а этого не происходило. К Академии нужно было сначала подступиться. Всё же коронников было слишком мало, и они слишком часто проигрывали.